Рогер имел, если ты помнишь, читатель, трех взрослых детей, с которыми он был в самых близких теплых отношениях и которым он представил нашу Анну со словами: «Наконец-то я нашел женщину, вместе с которой я хочу прожить остаток своей жизни!» Именно благодаря этому мужчине, доброму и помогавшему ей во всем, она начала думать положительно о Швеции. Рогер знал о трудностях, пережитых Анной в Лавене, знал о ее проблемах в гостинице «Берег», где она получила, может быть, на всю жизнь травму позвоночника – кто знает, будущее покажет это. Он хотел доказать ей, что не все в его родной стране такие вот равнодушные черствые люди, как ее бывший шведский муж или как хозяйки в гостинице: он, Рогер не такой и его дети не такие. "И здесь больше порядка и законности, чем любой другой стране", – говорил он ей. Да, видя какие добрые, заботливые и услужливые сам Рогер, его дети и друзья Рогера, Анна начала думать и верить: «Нет, все-таки Швеция хорошая страна, все-таки здесь есть много добрых людей и все-таки здесь действует закон и порядок, а проблемы – что ж, они есть везде».

     Но не только фирма, строившая камины, кормила его. Ему достались по наследству от отца два многоэтажных жилых дома, находившихся на юге Швеции в городке Трона. Там жила вся его семья около шестнадцати лет назад, потом сначала два сына переехали в Стокгольм, затем сам Рогер и только младшая дочь Ева живет и работает до сих пор в Троне, увлекаясь конным спортом и участвуя в различных соревнованиях там. Эти два жилых дома со множеством квартир, которые они сдавали в аренду, были их семейным предприятием, приносившим семье Рогера хороший доход вначале, и Анна часто сопровождала Рогера в поездках в маленькую Трону, где они обязательно посещали контору предприятия.

      Но через некоторое время что-то произошло, что – Анна точно не знала – и это семейное предприятие Рогер со своего имени переписал на имя своего среднего сына Эрика. И не только это предприятие, но и дом в Испании, который он и его жена купили, когда она была еще жива. Но, читатель, все по-порядку...

      Анне вспомнилось сейчас, как примерно год назад, они вместе поехали в Милен, чтобы поздравить Диану с исполнением сем­над­цати лет. Рогер пригласил их на ужин в один симпатичный ресторан с отлично приготовленной едой и прекрасным сервисом в центре этого города. На красиво накрытом сто­ле стояла ваза с цветами и поздравительными открытками рядом. Диана выглядела радостной, довольной и целе­устремленной, ничто не предвещало тогда какой-то деп­рессии и дочь была прилежным учеником: ходила в гимназию без прогулов и много тренировалась в игре на пианино. Это был первый год учебы Дианы в музыкальной гимназии в Милене.

     Да, пока Рогер был добр и заботлив по отношению к ней и она надеялась, что так будет всегда в их отношениях.

     Закончив работать в гостинице «Берег», Анна заре­гистрировалась опять как безработная в Бюро по тру­доустройству и посылала в разные стороны свои письма, отвечая на различные объявления. Ею было послано множество писем по разным адресам, но ответили ей только некоторые предприятия: спасибо за письмо, но мы взяли другого человека на это место. В большинстве случаев работодатели даже не отвечали, потому что на каждое свое объявление о свободном рабочем месте предприятие получало, может быть, семьдесят писем от безработных и не успевало обрабатывать их – так объясняли ей в Бюро по трудоустройству.

     Наконец-то ответил ресторан «Афродита» из Нолсты, искавший официантку, и Анна была вызвана на интервью туда. Владельцем ресторана был иностранец, эмигри­ро­вавший в Швецию из одной теплой страны, давай чи­татель, назовем его Парс. Это был мужчина средних лет, он гордился своим рестораном, в работе которого ему помогали жена и дети, украсил его красивой деревянной мебелью, лампами, множеством зеленых растений; при входе в ресторан находился даже небольшой бассейн с плавающими рыбками и маленькой скульптурой мальчика посередине. По всему было видно, что дела у «Афродиты» шли превосходно и Парс гордился этим.

     Но на самом интервью хозяин ресторана предложил ей работать мойщицей посуды, сказав, что официанток он уже взял на работу. Анна была на той встрече вместе с Рогером.

    – Вы можете выпить кофе и обсудить, согласна ли ты мыть посуду, а потом скажете мне, – сказал Парс, предложив им кофе.

     Наша героиня и ее друг решили, что Анна будет про­должать искать работу, а пока может попробывать мыть посуду в этом ресторане. Она никогда раньше не делала это и ей было даже интересно посмотреть, что это за работа.

    – Ты получишь контракт завтра, – ответил хозяин рес­торана на ее вопрос, сколько она будет получать и когда у них зарплата, – но в твои обязанности будет еще входить уборка «Афродиты» по утрам, а уж потом ты будешь мыть посуду, когда гости начнут приходить на обед.

    – Ну что ж, попробую здесь поработать, ведь другой работы я пока не могу найти. А дальше – посмотрим, – решила Анна.

      На другой день утром она принялась за уборку ресторана, на это ушло около двух часов, за это время пришли повара и начали готовить еду ко времени обеда, а скоро стали собираться и гости на обед. Надо было отметить, что еда была очень вкусная здесь и недорогая с большим выбором салатов и вторых блюд. Часам к двенадцати собралась длинная очередь желающих покушать – не только служащие ближайших предприятий приходили обедать сюда, но и много приезжало на ма­шинах. Одним словом, «Афродита» пользовалась по­пулярностью.

    Сам понимаешь, читатель, много народу кушает – зна­чит много посуды надо убрать со столов и положить в большую моечную машину. Анна одна занималась этим: быстро бегала между столами, собирая грязную посуду, выгребая в большой черный мешок остатки еды с тарелок, потом загружала моечную машину, включала ее и бежала опять в зал собирать. Затем, когда народу стало поменьше, она начала вымывать огромные кастрюли и котелки, помыть которые оказалось не так уж и просто, потому что они были не только большими, но и очень тяжелыми: сначала надо было отскоблить прилипшие к ним остатки еды, как сказали Анне повара, а уж потом класть в моечную машину.

    – Парс, мы должны подписать договор, ведь я не знаю, сколько я буду получать, – напомнила наша героиня хозяину ресторана в конце рабочего дня.

    – Ты получишь его завтра, сейчас у меня нет времени заняться этим, – ответил ей тогда Парс.

     Но, читатель, прошло еще дня три прежде чем Анна получила «контракт» на работу: это была какая-то «филькина

  грамота», написанная от руки на маленьком вклетку листе, вырванном из тетрадки, где говорилось, что он берет ее на работу посудомойкой и ни слова ни го­ворилось, сколько она будет получать в месяц или в час. Анна удивленно посмотрела на этот листик из школьной тетради, вспомнила, какой договор она получила в гостинице, и спросила:

    – А когда я получy настоящий договор?

    – Настоящий договор ты получишь на следующей неделе, пока достаточно и этого, – ответил Парс.

     Вечером она показала полученную бумажку Рогеру:

    – Если он обещал тебе дать настоящий договор на следующей не­деле, то даст, – сказал ее друг, – ты должна верить людям, Анна, ведь ты живешь теперь в Швеции, а не в России, здесь люди держат свое слово.

    Анна ничего не ответила ему, но подумала о своем шведском муже и о работе в гостинице "Берег". Ведь она живет не первый день в Швеции, и посмотрим, что будет дальше, - рассуждала она про себя.

    Так прошла еще неделя, но хозяин ресторана так и не составил настоящий контракт и Анна сказала ему:

    – Парс, я не хочу больше работать у тебя "по-черному", мне нужны настоящие бумаги, чтобы я могла получать деньги из А-кассы в будущем. Я хочу получать настоящую зарплату, а не "черные деньги". Я прекращаю сейчас же работать у тебя, но заплати мне за эти две недели, что я мыла посуду в твоем ресторане.

    – Ты не можешь уйти от меня просто так, жди, когда я найду замену тебе, да и деньги я могу заплатить тебе только в конце месяца, – отрезал резко Парс и ушел в зал к гостям.

     Но прошло еще дней десять, а хозяин, по его словам, все не мог найти замену нашей Анне и она, не доверяя больше ему, решила прекратить работу в «Афродите»:

    – Парс, я не приду больше сюда работать. Я не получила настоящего контракта и получается, что я работаю «по-чер­ному» у тебя. Заплати мне деньги, которые я заработала.

     И вдруг Анна услышала:

    – Какие деньги? – заорал хозяин ресторана. – Нет договора, значит ты не можешь требовать какой-то зарп­латы. Убирайся из моего ресторана и не появляйся здесь больше!

    – Я уйду, но сначала я хочу получить то, что я зара­ботала, – твердо сказала Анна в тот момент, ох, читатель, как не хотелось ей ругаться. Она всегда считала, что все спорные вопросы люди должны решать мирным путем переговоров, а не «путем войны».

    – Ты, знаешь что, – тихо и с угрозой прошептал Парс, – не забудь, что у меня записан твой адрес, понимаешь, что я имею в виду?

     Ошарашенная таким намеком-угрозой Анна вышла из ресторана, пытаясь собраться с мыслями и решить, как быть: «Что же получается, я работала на хозяина рес­торана бесплатно почти месяц? Да он еще и угрожает... Что делать?» После некоторого раздумья она приняла решение идти за советом в Бюро по трудоустройству. Дежурная в приемной выслушала нашу героиню и сказала:

    – Не ты первая жалуешься на него, много до тебя получили такую же ситуацию, но мы ничего не можем сде­лать, потому что никто не хочет заявить на него за обман и нарушение законности. Мы ничем не можем помочь тебе, к сожалению, но на будущее будь умнее: сначала прочитай и подпиши контракт на работу, а уж потом начинай работать, – и она вызвала следующего по очереди посетителя.

     Разочарованная таким ответом, Анна позвонила Рогеру:

    – Мы сходим с тобой вдвоем и поговорим с Парсом, – сказал Рогер. На следующее утро они подъехали к рес­торану и попытались заговорить с хозяином.

    – Вы, – невежливо сказал им Парс, – я не собираюсь с вами вообще разговарить, убирайтесь из моего ресторана, я не хочу вас больше видеть здесь.

    «Вот и верь людям, как говорит Рогер», – подумала Анна после этого посещения, все это было не только очень не­приятно ей, но и обидно: ее просто обманули. Хозяин обманул ее, да и не только ее; как найти на него управу, ведь он совсем не боится обманымать людей и Анна не первая и не последняя его жертва.

     На другой день Рогер поехал на работу, а она решила пойти в отделение полиции Нолсты. В приемной Анна рассказала дежурному полицейскому о хозяине ресторана «Афродита»:

    – Мы знаем об этом, но чтобы что-предпринять мы долж­ны иметь заявление на него. Хочешь ли ты сделать это? – спросил полицейский.

     Наша героиня вспомнила намек Парса об ее адресе. А если он подстерегет ее как-нибудь вечером около дома, или подожжет ее квартиру, подложив что-нибудь в поч­товую дыру во входной двери.

    – Нет, я боюсь, ведь он намекнул, что знает, где я живу, – ответила Анна.

    – Знаешь что, потребуй у него свою зарплату, когда ресторан будет полон посетителей, тогда он не посмеет отказать тебе, боясь ругани при гостях, – дал совет полицейский.

     Вот тебе и Швеция – прекрасная страна, где царит закон и справедливось, где можно верить людям!

     Вот какая здесь, оказывается, "рабочая жизнь и обстановка"! Полиция знает, что кто-то обманывает государство, использует "черную рабочую силу", чтобы не платить налоги, но ничего не предпринимает.

     И они с Рогером сделали так, как посоветовал им полицейский: пришли в «Афродиту», когда там был пик обеденного времени, очередь была такая длинная, что начиналась на улице, и посетителями были хорошо одетые люди, говорившие негромко, раз­меренно и доброжелательно друг с другом. Анна и ее друг подошли к прилавку, где Парс и его жена накладывали в тарелки желаемую гостями еду. Большинство посетителей были постоянными клиентами этого ресторана, стоя в очереди, они расспрашивали хозяина и его жену о здо­ровье их детей. Все столики были заняты и не так просто было найти свободное место – да, дела у «Афродиты» шли прекрасно, недаром семья Парса жила в большой вилле на берегу озера, как говорили повара ресторана.

     – Парс, я хочу получить мою зарплату, – сказала громко Анна, волнуясь, но чувствуя за спиной поддержку Рогера.

     Очередь утихла и стала прислушиваться.

    – Прийди к вечеру, ты же видишь, какая длинная очередь, у меня нет сейчас времени, – натягивая улыбку на губах и скрывая бешенство ответил хозяин ресторана.

     – Нет, я хочу получить ее сейчас, я устала приходить сюда каждый день и уходить без денег. Отдай мне мои деньги сейчас, я не уйду без них, – повторила Анна гром­ко, видя, как посетители смотрят на нее, Парса и хорошо одетого представительного вида Рогера.

     Да, полицейский был прав. Заметив, что гости ресторана начали наблюдать за ними и прислушиваться к разговору, Парс отозвал Анну в сторону, пошел в контору, вынес оттуда небольшую сумму, которая составляла меньше половины той мизерной зарплаты, которую Анна получала в гостинице «Берег». Он бросил на стол перед ней эти деньги и спросил злобно, совершенно не боясь Рогера:

    – Ты живешь по тому адресу, который у меня записан?...

     Анна ничего не ответила ему, они вышли на улицу и Рогер сказал Анне:

    – Не бойся, он не посмеет сделать тебе что-нибудь плохое, ведь я был рядом и слышал, как он сказал это.

    – Надеюсь. Но согласись, Рогер, все это выглядит «стран­но». Ведь Швеция – страна с небольшим насе­ле­нием, порядок и законность здесь легче навести, чем в той же России. А получается, что у Парса могут работать люди, фактически не имеющие настоящего договора на работу, и он может не боясь угрожать, намекать на расправу, если кто-то из его работников не доволен. Почему офи­ци­альные инстанции не наведут порядок в этом ресторане? – спросила Анна.

     Все это было очень неприятно ей, ведь она не любит ругаться. «Ну почему судьба преподносит мне все время какие-то препятствия», – думала она. А Рогер тогда только промолчал в ответ.

    «Но ведь жизнь моя еще не закончилась, – сказала наша ге­роиня сама себе в тот момент, – а жизнь моя продолжается. Надо искать дальше работу, теперь уже я буду сначала под­писывать контракт, настоящий, где стоит моя зарплата, и только потом начинать работать».

     Позднее в газетах они могли читать, что несколько ресторанов в Нолсте горели в разное время, в том числе один, находившийся около станции электрички, сгорел почти до тла, но ресторан Парса был нетронут. Полиция подозревала в то время, что пожары были подложены и это была «война» между конкурировавшими ресторанами.

     И опять полетели письма, много, очень много писем по разным объявлениям. «Надо надеяться, что все-таки я найду какую-то работу, ведь я живу около большого города», – думала Анна с оптимизмом. Она продолжала жить на небольшое пособие по безработице, так назы­ваемую А-кассу, его хватало, чтобы оплатить прихо­дившие на ее имя счета, и немного денежной помощи получала она от Рогера. Они проводили вместе большую часть свободного времени, ездя то в Милен к Диане, то в гости к детям Рогера и его друзьям на юге Швеции, иногда заезжая погулять в Копенгаген, обедая и ужиная в ресторанах, и чувствовали себя прекрасно рядом друг с другом. Рогер просто «сорил» деньгами «направо и налево», оставляя щедрые чаевые официантам.

     Они все лучше и лучше узнавали друг друга: интересы и привычки, любимые кушанья, любимые книги и фильмы. Рогер, как и Анна, любил читать книги, находиться среди природы и среди людей. Единственным, что не совсем ее устраивало, была его привычка пить вино по пятницам, и не только по пятницам, но и по субботам. Он ставил на стол бутылку красного вина к мясным блюдам, бутылку белого вина – к рыбным блюдам, а иногда в эти дни предлагал Анне выпить вина просто без всякой еды. На ее возражения и отказы он как бы в шутку беззлобно с улыбкой говорил:

    – Анна, ведь ты же из России, там люди пьют водку каждый день стаканами.

    – Нет, это неправда. Нормальная семья не пьет каждую неделю в России, там нет такой традиции, как здесь в Швеции, – так же с улыбкой говорила в ответ она.

     И часто Рогер выпивал один всю бутылку вина, а Анна предпочитала запивать еду минеральной водой. Теперь, наблюдая за образом жизни жителей Швеции, ей все больше казалось, что население этой страны слишком много уделяет внимания спиртному. Ну скажи мне, чи­татель, зачем например в некоторых газетах, журналах почти каждую неделю печатают советы и рекомендации экспертов по вину о том, какое вино и к каким кушаньям советуют они купить читателям этих газет. А частые поездки шведских жителей в соседние страны, откуда они вывозят в Швецию в огромных количествах более дешевое спиртное? Не странно ли это, читатель, когда люди едут в другую страну не для того, чтобы отдохнуть там, насла­диться природой, архитектурой, посещением театров, му­зеев, а для того, чтобы купить в больших количествах дешевые спиртные напитки? Сам Рогер рассказывал Анне, что в Испании спиртное стоит намного дешевле, чем в Швеции, и он и его дети обязательно покупают несколько ящиков спиртного и везут в машине в Швецию. Да, другая страна, другие традиции, другой образ жизни.

     Анна считала, что она должна если не приспособиться к этим традициям, то по крайней мере быть терпимой к ним, хотя и не переставала удивляться тому, что здесь так много одиноких мужчин и женщин, имеющих привычкой независимо от возраста каждую пятницу или субботу хо­дить на танцы, или засиживаться до глубокой ночи в ка­баках. Чем объяснить, что в ее городке Нолста, где про­живает около тридцати семи тысяч, 17% мужчин и 18% женщин зарегистрированы как одинокие – так написано в факта-листке Нолсты, не слишком ли это большие про­центы? В той России, где она жила много лет назад, было важно иметь семью, иметь детей, не быть одиноким на старости лет... Но, хватит об этом, давай, вернемся к повествованию, читатель.

   ... Примерно через два месяца после "Афродиты" Анну вызвали на интервью в один небольшой конференцотель, то есть гостиницу с рестораном, занимавшуюся обслуживанием конференций. Давай, читатель, назовем ее «Озеро», потому что она находилась примерно в тридцати минутах езды на машине из Нолсты, глубоко в лесу на берегу большого озера. Они искали «ехтра» (сверху) официанток для своего ресторана, которые могли бы помогать им в обслуживании больших кон­ференций. И конечно же, повез Анну туда Рогер.

     В гостинице с ней разговаривали шеф ресторана и его помошник, оба были шведами. Они расспрашивали Анну об образовании, имеет ли она опыт работы официанткой, может ли сервировать красиво столы, держать правильно поднос со множеством бокалов и много тарелок одно­временно в одной руке. Поняв, что особого опыта такой работы наша героиня не имеет, шеф ресторана сказал:

     – В принципе мы можем научить тебя всему этому. Предприятия запланировали проведение большого коли­чества конференций у нас, а это требует дополнительных официанток, поэтому мы берем тебя. Вот договор, прочитай и подпиши его, здесь написано, что ты будешь получать почасовую оплату, причем за вечерние часы больше, и мы будем вызывать тебя, когда будем нуж­даться в «ехтра» официантках.

     Анна взяла в руки договор, прочитала и подписала его. Это уже был настоящий контракт на работу, написанный на фирменной бумаге со штампом гостиницы. Дня через два гостиница-ресторан или, по-шведски, конференцотель, начала вызывать ее два-три раза в неделю на обслу­живание обедов и вечерних банкетов. Вся гостиница сос­тояла из одноэтажного небольшого здания с несколькими большими комнатами, где проводились различные кон­ференции, и большим рестораном, поделенным на не­сколько залов. Стена самого большого зала была почти целиком стеклянная с выходом на просторный балкон и видом на озеро. Небольшой светлый коридор с сим­патичными лампами на стенах между окнами соединял это здание с другим небольшим одноэтажным отдельно сто­явшим домом, где находились номера, или комнаты, для гостей.

     Предприятие это было частным, владелец любил свой бизнес, поэтому все вокруг было не просто красиво уб­рано, но и дышало домашним уютом. Сам он, мужчина лет пятидесяти пяти, иногда прохаживался между гостями, с улыбкой встречая новых гостей и провожая старых; за­глядывал на кухню ресторана, пробуя, вкусную ли еду приготовили повара. Да и отношения между работниками конференцотеля были доброжелательными, как ей казалось, работало их там немного, они знали друг друга давно, часто шутили и смеялись.

     Анне нравилось находиться и работать в этой гос­тинице, ее научили красиво сервировать столы, держать множество тарелок в одной руке, с правильной стороны подходить к сидящему за столом гостю, одним словом многим премудростям работы официантки и она была рада продолжать там работать, пока в один несчастливый день Анна не сделала две ошибки, после которых гостиница перестала вызывать ее.

     Это был день большого банкета, который одно пред­приятие заказало для своих сотрудников после кон­фе­ренции. Ресторан накрыл столы сначала в главном зале, а потом начал сервировать вино и различные напитки с закусками еще и на улице в прилегающем саду. Вечером официанты зажгли кругом свечи, даже в этом самом саду; было полутемно, за столиками завялись тихие беседы, то тут, то там слышался смех. В задачи Анны входило ходить между столиками и разливать белое и красное вино, при­чем красное вино было в одной части бутылок с ал­коголем, а в другой – безалкогольное.

      – Смотри, Анна, не перепутай, – предупредил ее стар­ший официант перед банкетом. – Несколько гостей не переносят алкоголь и будут пить только безалкогольное вино из этих вот бутылок, – и он указал на несколько бутылок, стоявших в стороне на большом столе, где также находилось несколько сортов другого спиртного.

      – Нет, нет. Я буду внимательна при обслуживании гостей, – пообещала наша Анна и все проходило хорошо: она  быстро собирала со столов грязные тарелки, ставила перед гостями новые блюда, ходила и аккуратно разливала по бокалам вино.

       Но вечером, когда зажгли свечи и было полутемно в зале, наша Анна перепутала бутылки и начала наливать гостям, которые как сказал старший официант, не пере­носили спиртное, вино именно из бутылок со спиртным. Она делала это некоторое время, не замечая свою ошибку, как вдруг двое гостей сказали ей громко:

     – Что это за вино ты наливаешь нам в бокалы, оно с алкоголем, а мы не выносим его!

     На какое-то мгновение разговор за ближайшими сто­лами затих и все стали смотреть на Анну:

    – Извините, я перепутала бутылки в темноте, – ответила им вежливо Анна, а старший официант прошептал ей, делая бешенные глаза:

    – Я же просил тебя быть внимательной!

     Настроение у нашей героини сразу испортилось тогда, она ругала сама себя за «потерю бдительности», а гости, когда  Анна опять подходила к ним со спиртным, начинали раздраженно спрашивать, что она им наливает в бокалы и читать этикетки на бутылках, явно не доверяя ей больше.

     Около одиннадцати часов вечера она от усталости, а может быть и плохого настроения, сделала еще одну ошиб­ку: уронила поднос с множеством пустых грязных бокалов, которые собрала со столов. Они свалились на пол с грохотом, звоном и разбились и Анна поняла, что это ее последний рабочий день в этом ресторане.

     Грустная вышла она около двенадцати часов вечера из гостиницы к ожидавшему ее в машине Рогеру и по дороге в Нолсту рассказала ему о случившемся.

    – Да, я думаю, что они больше не будут приглашать тебя на работу, жаль, – сказал он.

    – Да, жаль, – повторила за ним Анна, – но что делать, сделанного не вернешь, буду искать дальше работу.

     Как они и думали, конференцотель «Озеро» больше не звонил и Анна продолжила поиски работы дальше, как писал Каверин в одной из своих книг: «бороться и искать, найти и не сдаваться». Ее борьба продолжилась дальше.

    Тем временем Аннин куратор в Бюро по трудо­устройству в Нолсте – шведка около сорока лет – иногда вызывалa ее на встречи:

    – Как идут дела с поиском работы? Ты знаешь, мы можем снизить тебе А-кассу или лишить тебя А-кассы совсем, если ты будешь отказываться взять ту работу, которую мы тебе предлагаем, – говорила она со скрытой угрозой неприятные слова, но на ее лице всегда была деланная улыбка. Куратор регулярно напоминала  Анне, что посылала ей неоднократно сведения-объявления о требующихся уборщицах и ее высшее русское образование никого в Швеции не интересует.

    – Я ни разу не отказывалась от ваших предложений, по всем полученным адресам я отправляла мои письма, но никто из них ни разу не ответил мне, – отвечала Анна, показывая куратору в доказательство копии своих писем. Она сохраняла их, аккуратно складывая в папку и про­нумеровывая.

    – Ты из какой страны приехала? Может быть стоит вер­нуться туда? – почти при каждой встречи спрашивала и советовала куратор, продолжая улыбаться все той же деланной улыбкой.

      А Анна старалась вспомнить, сколько же раз она слы­шала такой совет и в Лавене, и в Нолсте. Много раз. Ты не нужна здесь, в этой стране, ты приносишь только лишние хлопоты и никого твоя судьба здесь не волнует – такие мысли охватывали ее после разговора с куратором в Бюро по трудоустройству и она всегда выходила с неприятным чувством оттуда: в словах куратора за дежурной улыбкой чувствовалась скрытая угроза.

      Нет, А-кассы Анна не хотела лишиться и работать она действительно хотела, чтобы чувствовать себя полноценным человеком, не бояться за «завтрашний день» и не ждать со страхом множества счетов, приходивших на ее имя.

      Бюро по трудоустройству находилось недалеко от скве­ра, любимого местными пьяницами. Анна шла через сквер, в котором обычно сидело человек десять мужчин и женщин самых разных возрастов и пило спиртное, часто нечесанных, в грязной одежде, но с довольными своей жизнью лицами, и думала, глядя на их загорелые лица и руки:

      «Эти-то на какие деньги живут, ведь сидят и пьянствуют с утра до вечера, их заставляет кто-нибудь работать?» Почти всегда в сторону Анны неслись какие-нибудь комментарии гнусавым нетрезвым голосом:

     – Ты, мадам! Смотри-ка, юбку и туфли на каблуках одела. Дай десять крон бедному человеку! – говорил один голос.

       А другой такой же пьяный голос мог добавить что-ни­будь подобное:

     –  Мадам... А с:ки какие у нее большие, – и раздавалось хи­хиканье.   

     Она шла мимо, не обращая внимания на их замечания и не оборачиваясь в их сторону: дорога через сквер была самой короткой к ее дому.

      И вот однажды в начале июня ее вызвали на интервью в фирму «Наш теплый дом», занимавшуюся уборкой квар­тир у частных граждан. Им нужны были прежде всего временные работники на время летних отпусков пос­тоянно работающих уборщиков, как сказали они ей. После недолгих расспросов ответственная за персонал дала Анне подписать договор на временную работу и в июне, после трех дней обучения премудростям уборки на курсе этой фирмы, она начала самостоятельную уборку квартир, разбросанных в разных местах Стокгольма.

     Это были большие и маленькие квартиры, одноэтажные и двухэтажные, победнее и побогаче – «Наш теплый дом» имел много клиентов, потому что как они ей объяснили, шведы работали много и часто не имели сил и времени убрать свои жилища. Все уборщики были поделены на группы, у каждой группы был свой ответственный, ко­торый распределял квартиры между уборщиками, среди которых были только единицы шведы, а остальные – мужчины и женщины – иностранцы, переселенцы из разных стран. Анна, как и все остальные, подписалась под бумагой: никогда ни под каким предлогом не рассказывать о секретах работы этой фирмы, и о том, что она видела в квартирах клиентов.

     Во время работы там она познакомилась с одной средних лет женщиной с Украины, которую звали Ва­лентина. Она тоже убирала квартиры и была временным летним работником в «Нашем теплом доме». Самым интересным было то, что Валентина также жила в Нолсте, причем недалеко от Анны; они обменялись телефонами, иногда вместе ездили в электричке на работу в фирму, рассказывая друг другу о себе.

     Валентина как и Анна имела высшее образование и работала на Украине учительницей, ей также не удавалось найти  какую-то постоянную работу в Швеции и она была рада убирать частные квартиры, чтобы иметь немного своих денег, а не просить их у фина, с которым эта женщина жила самбо около трех лет. Надеюсь, мой чи­татель, что ты помнишь, что «самбо» называют в Швеции мужчину и женщину, живующих вместе единой семьей, но не расписанных.

      При упоминании о фине глаза Валентины погрустнели и наполнились слезами. «Видимо ее жизнь с фином невеселая», – пронеслось тогда в голове у Анны, а через несколько минут Валентина сама рассказала немного об этой печальной жизни, видимо ей было необходимо с кем-то поделиться и немного облегчить свою душу:

    – Знаешь, Анна, мой фин оказался просто зверем, я не знала об этом, когда я ехала к нему. Он оказался без­ра­ботным, пьяницей и мы все три года живем на социальное пособие. Он уходит из дома к открытию спиртного мага­зина, покупает крепкое вино, а потом сидит и пьет целый день где-нибудь в сквере вместе с такими же приятелями как сам. Вечером появляется дома грязный и пьяный, начинает придираться ко мне, а иногда и бьет, – выдавила она из себя под конец.

    – Бьет?! – взволнованно воскликнула в тот момент Анна. – Нет, Валентина, не терпи этого, уходи от него.

    – Да я пыталась сделать это, да ведь не так просто получить свою квартиру: ведь я не имею постоянной ра­боты. Вид на постоянное жительство в Швеции я полу­чила, но когда пошла в городской совет просить помочь мне уйти от него, потому что сил нет терпеть его пьянство, голодом меня морит и избивает, то женщина, с которой я разговаривала, сказала мне: «Ну что ж, раз такая тяжелая жизнь с ним, то уезжай назад на Украину». А как я поеду назад, когда там работы сейчас не найдешь, да и те, кто ра­ботают иногда не могут месяцами получить зарплату. Вот и продолжаю жить с фином, терплю все, иногда хожу и пус­тые банки собираю, чтобы купить себе хлеба поесть.

     Анна очень понимала ситуацию Валентины и сочувс­т­вовала, ведь ей самой много пришлость страдать от ее шведа  в Лавене, она также не имела денег там и была вынуждена собирать пустые банки. «Но почему городские власти отказались помочь этой женщине уйти от фина, ведь сколько я встречала таких вот пьяниц в Швеции, пьющих целыми днями где-нибудь на природе, боль­шинство из них наверняка живет на социальное пособие!

     И здесь, в Нолсте, одни и те же пьяные личности, муж­чины и женщины, группами сидят на траве или около остановки и пьют, иногда приставая к прохожим», – думала наша героиня.

    – Валентина, пробовала ли ты обращаться за помощью в женскую дежурную помощь «Квинножурен», о которой я читала в газетах, там было написано, что они помогают женщинам, которых избивают мужья? – спросила она ее.

    – Да, и не один раз. Они могут дать ночлег на одну ночь или на две, но говорят, что не могут помочь всем нуж­дающимся женщинам, потому что у них недостаточно ресурсов для этого.

     Анна также слышала об этом.

    – Знаешь, Валентина, если тебе будет плохо и ты за­хочешь поговорить со мной, то звони мне, если я смогу, то обязательно помогу тебе, – добавила Анна. – Я чувст­вовала себя в Швеции одиноко и беспомощно, пока не встретила Рогера. Теперь я чувствую поддержку надеж­ного друга, который может в том числе объяснить порядки и правила, существующие в этой стране, ведь мы – иностранцы и не знаем в совершенстве шведский, часто читаем и не понимаем до конца написанное. И вообще, я часто думаю, что нас, русских женщин, становится здесь все больше и больше, но мы, многие с высшим образо­ванием, неорганизованные, часто сторонимся друг друга и замыкаемся в кругу своих проблем. Я много раз пыталась найти русский союз в Швеции: через интернет, искала в телефонных справочниках, но ничего не нашла. Есть много разных обществ и союзов людей многих национальностей, но не русской. Не странно ли это? Почему мы такие недружные в этой стране? Ведь как было бы хорошо, если бы нуждающаяся русская женщина могла получить поддержку в трудную минуту от русского союза и помощь в разъяснении шведских законов и правил.

    – Да, ты права. Я никогда не слышала о русском союзе в Швеции, видимо здесь нет такого, – ответила Валентина.

    – А у меня сейчас такая проблема: я чувствую, – сказала Анна через минуту, – что моя спина не выдерживает работы уборщицы. Мне больно нагибаться и долго на­ходиться в согнутом положении, которые требует эта ра­бота. Видимо сказывается травма, полученная в гостинице «Берег», и мне надо быть все время осторожной.

     Валентина и Анна были распределены в разные рабочие группы в «Нашем теплом доме»: ответственная группы Анны была приятной шведкой, дружелюбно всем улыбавшейся; а ответственной группы Валентины – молодая женщина с Украины, работавшая в той фирме уже несколько лет. Анна несколько раз разговаривала с ней и знала, что она на Украине работала бухгалтером, познакомилась там с парнем с Кубы, который учился в то время на летчика на Украине. Потом, как беженец, он приехал в Швецию и вызвал сюда ее; но здесь кубинец смог найти только ра­боту уборщиком, а потом пошел учиться на курсы водителей автобуса.

    Там, в «Нашем теплом доме», Анна проработала, может быть четыре недели, больше фирма не нуждалась в ее услугах и она продолжила поиски работы дальше. «Ну кто бы мог подумать, что даже в районе Стокгольма будет так трудно найти работу», – были ее мысли в то время.

     У Дианы летом начинались каникулы, они с Рогером съездили за ней в Милен и привезли в Нолсту. Анна и Рогер брали ее с собой на различные выезды, и конечно же, опять были посещения ресторанов с дорогими обедами, которые оплачивал Рогер.

    – В августе мы поедем отдыхать в мой дом в Испании, в Санта Поло. Дом находится недалеко от моря, так что мы сможем, сидя на балконе, наслаждаться морским пей­зажем. Все расходы на поездку я беру на себя, – сказал он им как-то.

     Сам понимаешь, читатель, что их радости не было пре­дела. Для Анны это будет первым посещением Испании, о котором она могла только мечтать тогда, живя на маленькую А-кассу, а до Испании в июле наша героиня пошла учиться на компьютерный курс в Стокгольме, ко­торые оплачивало Бюро по трудоустройству: работы тогда все равно Анна не нашла.

    Ученики этого курса были самых разных возрастов и национальностей, шведы и иностранцы, самого разного уровня образования, из разных районов области и самого Стокгольма. Объединяло их только одно общее – все они были безработными: часть из них жила на А-кассу, как Анна; другие – на социальное пособие, поскольку А-касса уже кончилась, а некоторые иностранцы, работавшие толь­ко от случая к случаю, жили на социальное пособие очень долгое время. Что делать, читатель, если не удается найти работу?

     Учиться было не только очень интересно, но и полезно, ведь современное время – это время компь­ю­теров, которые ты видишь теперь везде и без которых невозможно представить себе теперешнее общество. Там, на этих компьютерных курсах, Анна была настолько способным учеником, что даже получила Свидетельство о самых высоких оценках по нескольким компьютерным программам. А ведь ей было почти 50 лет тогда!

     Анне запомнился один случай на курсе. В минуты перерыва все обсуждали одну проблему: как найти работу, как заработать деньги, и одна шведка лет сорока пяти вдруг сказала им:

    – Безработный всегда чувствует себя неполноценным членом общества, особенно видя по телевизору, или читая в газетах, как хорошо живут люди, имеющие деньги: за границу ездят отдыхать всей семьей несколько раз в год, живут в домах и виллах.

    – Да, – согласились с нею все.

    – В моем случае: я – безработная уже несколько лет и мой самбо – также, мы с ним вынуждены ходить по Стокгольму и собирать пустые банки каждое утро, чтобы как-то получить немного больше денег в нашей домашней кассе. Да и не мы одни, много ходит и собирает банки и кто раньше пройдет, тот собирет больше, здесь тоже есть своя конкуренция. Мы выходим из дома в пять часов утра. Люди собирают грязные пустые банки и стыдятся го­ворить об этом, но мы с моим самбо не стыдимся. Что делать, жизнь часто не сладка, когда человек бедный, а мы с ним – бедные люди, хотя шведы и прожили всю жизнь в Швеции, – добавила она.

    – Много ли можно набрать денег таким образом? – недоверчиво спросила другая ученица-шведка.

    – Много или мало – каждая крона дорога, когда человек не имеет достаточно денег, чтобы купить еду и оплачивать счета, не так ли? – резко бросила шведка и вышла из комнаты.

    Молодая женщина-иностранка захихикала ей вслед:

    – Шведы и собирают банки! Мы не шведы, и то живем лучше: мой муж купил ресторан и я буду после этого курса помогать ему там, и живем мы в большом доме, – продолжала она смеяться.

недалеко от Мальмо и где жила дочь Рогера Ева. Переночевав в Троне, вся ком­пания на пароходе вместе с машиной переплыла в Гер­манию и оттуда они начали путь в Испанию, пересекая горные и равнинные участки Германии – этой, как оказалось, необыкновенно красивой страны, и иногда останавливаясь покушать в ресторанах.

     К ночи первого дня их путешествия Рогер снял комнату в одном мотеле недалеко от границы с Францией и на следующий день утром их «Мерседес» уже мчался по скоростной дороге через Францию к границе Испании. С любопытством смотрели Анна и Диана на мелькавшие справа и слева деревни и поля, среди которых Анна заметила и желтые поля с подсолнухами. «Ну совсем как в России», – подумалось ей тогда. К ночи второго дня они были недалеко от границы с Испанией.

     Рогер снял опять комнату в придорожном мотеле, а рано утром «Мерседес» уже ехал по дорогам Испании в Санто Поло, куда они прибыли к обеду.

     А вот и место, где находился дом Рогера. Машина подъехала к высоким черным металлическим воротам, Рогер вставил карточку в маленький аппарат около ворот и они медленно открылись.

    – Вот мы и приехали, – сказал он, когда машина въехала через ворота внутрь территории, и первое, что бросилось им в глаза – это множество цветов, цветущих кустарников и огромные намного выше человеского роста кактусы самого разнообразного сорта и формы.

     Все это место представляло собой большущий огоро­женный бетонным белого цвета забором участок на пологом склоне огромной горы около моря, где распо­лагались длиннющие дома, как бы поделенные на множество независимых двух-, трехэтажных квартир с отдельным входом с улицы. Дома были очень красивыми: бело­снежными с фигурными арками, а окна и балконы их были «одеты» в черные металлические загородки. У каждой такой квартиры имелся свой средних размеров садик с цветами и необыкновенно красиво цветущими южными кустами. На склоне горы в сторону моря, по середине всего этого поселения, между белыми цепочками домов голубел причудливой формы, трехэтажный, очень боль­шой бассейн, где в данный момент купалось много взрослых и детей, визжавших от удовольствия, а не­сколько пар сидело и ело мороженое в расположенном рядом небольшом ресторане с прилегающим к нему ма­леньким продуктовым магазином. И, читатель, кругом росли разных сортов пальмы. Ой, ой, ой, как там было красиво! Ну прямо настоящий парадис (рaй), мой друг! Сидя в ресторане рядом с бассейном можно было наслаждаться видом безбрежного Средиземного моря, большими и ма­ленькими кораблями и парусными лодками, качавшимися на морских волнах.

    Так вот, квартира Рогера была двухэтажной с от­дель­ным входом через полукруглую белую арку, с садиком и большим балконом, где свободно могли сидеть и кушать за столом человек восемь. На каждом этаже была своя душевая и туалет, а единственная кухня находилась на втором этаже, там были также одна спальня и гостинная, а еще две спальни располагались на первом этаже, в общем, недостатка в свободном месте в той квартире, или «доме», как  Рогер все время называл ее, не было.

     Да, те две недели, что они жили в Санта Поло, были полны самых приятных воспоминаний: купания в теплом море, чистая морская вода и песчанные пляжи, вечерние прогулки по светящимся набережным с ужином в рес­торанах, богатый красочными костюмами праздник с са­лютом, на котором они побывали, наслаждения красивой испанской природой; поездки в другие ближайшие города Аликанте, Торревеша, Елше –  по дороге куда они с удовольствием отмечали множество красивых домов самой разнообразной неповторяющейся архитектуры.

пивом, тщательно напихав бумаги между бу­тылками, чтобы они не побились в дороге. Единственной разницей в их пути было то, что они заехали в Копенгаген, чтобы показать этот красивый город Диане, которая там никогда не была...

    ... – Хопсан! – услышала вдруг Анна голос Рогера, заста­вивший ее очнуться от воспоминаний. – Лучше их про­пустить, нам не к спеху.  «Мерседес» притормозил, прижимаясь к обочине доро­ги, чтобы дать дорогу группе мотоциклистов, на большой скорости пытавшихся обогнать их машину.

    «Да, нам некспеху», – подумала Анна, прислушиваясь к тихо звучавшей  из радио «Лунной сонате» Бетховена и вспоминая дальше...

    ... Отпуск кончился. По приезду в Нолсту Диана собрала свои вещи и они с Рогером отвезли ее на машине в Милен. Дочь выглядела довольной и радостной после посещения Испании, она была полна энергии и желания учиться даль­ше в музыкальной гимназии, до окончания которой оста­валось два года. Ничто не предвещало «надвигавшейся грозы».

    Через несколько дней раздался звонок телефона от одной знакомой русской женщины из Лавена, где та оповестила Анну о том, что ее бывший муж Кент взял другую русскую из России, я тебе уже рассказывала об этом, читатель. Потом позвонила ее знакомая русская женщина Лида, тоже родом из Москвы, жившая с мужем-шведом в другом городе недалеко от Стокгольма, кстати сказать, она работала до Швеции редактором в одном большом из­дательстве в Москве, а здесь – уже несколько лет в доме для престарелых. А еще через день, взяв трубку зазво­нившего телефона, Анна услышала:

    – Могу я поговорить с Анной, – сказал очень сильно заикающийся женский голос.

    – Да, это я, – ответила наша героиня, недоумевая и гадая, кто бы это мог быть.

    – Анна, это Валентина, мы работали вместе в «Нашем теплом доме», – продолжал этот голос очень медленно, заикаясь, с большим трудом выговаривая слова.

    – Боже, что случилось, я не узнаю твой голос и почему ты говоришь с таким большим трудом? – взволнованно спросила наша героиня.

    – Мой фин был пьяный, сначала избил меня толстой палкой, потом начал гоняться за мной с ножом по всей квартире  и я никак не могла выбежать из квартиры на улицу. Он поймал меня и порезал очень сильно мне щеку ножом. Я сильно кричала и кто-то из соседей вызвал по­лицию, его увезли туда, а меня на неотложке отвезли в больницу и зашили там щеку, – голос Валентины все время сильно заикался, звучал то громче, то тише и Анна была просто в ужасе от услышанного.

     – Валентина, ты должна уйти от него, иди опять в горсовет-коммуну и пробуй получить свою квартиру. Хочешь ли ты встретиться и поговорить со мной, может быть я смогу тебе чем-то помочь? – предложила Анна тогда ей свою помощь.

     – Я позвоню тебе позже, через некоторое время, – от­ветила Валентина также медленно и с трудом выговаривая слова.

     Но они никогда больше не встретились. Анна не знала домашнего адреса Валентины, а когда она пыталась звонить ей по телефону, то никто не отвечал и о даль­нейшей судьбе этой женщины ей до сих пор было ничего не известно.

     Шли дни за днями, месяцы за месяцами, но никакая работа нашей героине не подворачивалась. Она откли­калась на объявления о работе нянечкой, воспита­тель­ницей в детском саду, помощником библиотекаря или библиотекарем, продавцом книг, одежды, в газетном киос­ке и о работе в архиве – и получала только ответ «нет», причем ей указывали иногда, что она не имеет спе­циального шведского образования, чтобы, например, работать воспитательницей в детском саду или биб­лиотекарем, а ее русское высшее образование никого в Швеции не интересовало.

     Да, это была правда, она познакомилась в Нолсте с двумя русскими женщинами, имевшими высшее обра­зование из России, но закончившими еще и шведские высшие школы-институты: одна на воспитательницу и она работала воспитательницей в детском саду, другая – на библиотекаря и она работала в библиотеке в Нолсте. У одной из них муж был кубинец, имевший русский диплом инженера и работавший в Швеции шофером автобуса, у другой – русский, не имевший постоянную работу и бравшийся за любую временную работу в этой стране.

    «Мне скоро исполнится сорок девять лет, идти учиться в институт? Не поздно ли? Почему мне не подсказал правильный путь мой куратор из Бюро по трудо­уст­ройству в Лавене, тогда я была помоложе, а забрасывал предложениями работать уборщицей?» – возмущенно думала она о потерянных годах, когда она как слепой котенок тыкалась в разные углы в чужой незнакомой стране, пытаясь найти «нужную дорогу» и не встретился ей добрый человек, захотевший помочь в этом. «Это было прямой обязанностью моего куратора, объяснить мне порядки, действовавшие в Швеции. Как я могла знать, что, например, на библиотекаря, воспитательницу надо учиться в институте? Люди, люди, почему вы часто так равно­душны к окружающим вас людям?» – невесело думала Анна.

     Но она была активным человеком, сидеть дома было ей скучно и Анна пошла к заведующей библиотеки в Нолсте:

    – Я понимаю, что мне не получить работу у вас, но мож­но я буду приходить к вам и помогать в библиотеке бес­платно, это лучше, чем сидеть дома, ничего не делая, – попросила она ее.

    – Все не так просто, как ты думаешь. Я должна пого­ворить кое с кем, приходи ко мне на следующей неделе.

    Через неделю Анна подошла к заведующей библиотеки опять.

    – Нет, я не могу разрешить тебе помогать нам: если случится какой-нибудь несчастный случай в рабочее вре­мя, например, на тебя свалится шкаф с книгами, то у меня будут большие неприятности, – сказала она и Анна вышла от нее «несолоно хлебавши».

     «Скажите мне, почему на меня должен свалиться шкаф с книгами, ведь на других он не сваливается?» – думала она обиженно, а ведь Анна так любила книги, с ними она проработала много лет в России, но делать было нечего, так же как и в Лавене, Анна была одна здесь, в Нолсте, в поисках работы: Рогер не имел таких знакомых, которые помогли бы ей в этом, а куратор из Бюро по трудо­устройству все продолжала присылать Анне предложения о работе уборщицей.

    Согласись, читатель, человек должен работать и не только для того, чтобы купить еду, одежду, оплачивать все свои счета, но и чтобы чувствовать себя полноценным человеком, активным участником социальной жизни, а не выкинутым за пределы социального общения, никому не нужным человеком. Он должен встречаться и общаться с людьми, чувствовать себя необходимым, полезным и важным в этом мире. И Анна не сдавалась, упорно про­должая поиски работы и русского союза в Швеции, если его нет, то надо найти русских, желающих организовать его в Швеции.

    «Через союз можно сделать много полезного не только для проживающих русских в Швеции, но и, может быть, помогать России», – не покидали ее мысли. Много лет Анна не была на своей родине, но у нее жили там папа, старшая дочь Ольга, внучка Маша и брат, мыслями она всегда была рядом с этими дорогими для нее людьми, переживала за них и за всех живших там людей и ста­ралась быть в курсе происходящих там событий. Они час­то перезванивались и обменивались новостями: папа чувствовал себя хорошо несмотря на свой преклонный возраст, брат пытался организовать собственное пред­приятие по продаже натуральной родниковой воды, дочь Ольга продолжала работать экономистом в одной фирме, а внучка Маша ходила в школу.

    Ольга рассказывала, что Аннина сестра Люба иногда звонит их папе из США. Она все также живет вместе с русским американцем и помогает ему в его фирме, а ее дочь Лариса однажды пошла в русскую церковь и была увезена в полицию, проводившую там акцию по поиску нелегально проживающих иностранцев; если ты помнишь, читатель, Аннина сестра Люба и ее двое детей жили нелегально в США. Теперь русский американец пытается найти пути, чтобы Ларису не выслали из США, может быть, они будут класть ее на лечение в больницу для нар­команов, потому что Лариса пробывала там колоться. «Конечно же, тетя Люба очень расстроена всем слу­чившимся», – рассказывала дочь Ольга Анне. «Вот и сестра моя борится за лучшую жизнь и на ее долю пришлось много испытаний», – часто думала Анна.

     К декабрю 2000 года на ее письма откликнулись два предприятия, искавшие дополнительных (еxтра) работников на время Рож­дества, или «Юля», если ты помнишь, мой читатель, что его называют так по-шведски. Одним был дом для пре­старелых, но не тот, что находился перед окнами ее квартиры в Нолсте, а недалеко от центра этого городка, а вторым была эта самая почта, где Анна работала и в настоящее время.

     В доме для престарелых, или его еще можно назвать специальное жилье для престарелых, состоявшем из множества отдельных квартир для старых людей, она проработала около двух недель, познакомившись там с русской женщиной Инной, экономистом по образованию из России, работавшей в этом доме уже много нет. «Что делать, – сказала она Анне, – работать экономистом меня никто не берет в Швеции и я рада, что я получила работу в доме для престарелых, хотя работа не из легких: есть старые люди, которые лежат, не могут ходить и их при­ходится поднимать, сажать на туалетный стул, возить их на инвалидной коляске в душ для купания». Муж Инны был родом из одной южной европейской страны, они познакомились и поженились, когда он учился в Москве на врача, а после окончания института, как беженец из своей родной страны, он получил вид на жительство в Швеции и работал здесь врачом в одной больнице. Семья была дружной, имела двух детей школьного возраста и всем им нравилось жить в этой стране, к тому же они жили в Нолсте в отдельном небольшом доме с маленьким садиком.

    Помощь Анны в доме для престарелых нужна была в некоторые вечера и по субботам. Ее прикрепили по­мошницей и ученицей к Инне и они вместе обходили квартиры старых людей. Вообще, как Анна заметила, старые люди, в этой стране не живут вместе со своими детьми, когда они становятся немощными, а живут в своих отдельных жилищах: в домах или квартирах, или таких вот специальных жильях для престарелых. Дети могут при­ходить и помогать родителям частично по дому, а ос­тальную помощь на дому в виде уборки, покупки про­дуктов, готовки еды и ухода за личной гигиеной они могут получать через горсовет-комунну, платя ему за это.

     Сейчас в Швеции живет много иностранцев из разных стран и разных культур, у них могут быть свои традиции по отношению к престарелым родителям: вспомни рус­скую Вику из Нолсты, не захотевшую отдать свою ста­ренькую маму в дом престарелых, но у шведов принято именно так. Дети посещают своих старых родителей в домах престарелых, иногда забирают их к себе на праздники.

    Так делали Кент и его братья. Они помогали родителям, которым было по восемьдесят лет, подстригать машиной траву в саду, равняли кусты, росшие вместо забора вокруг всего участка, и возили их на машине в магазин покупать еду, но уборку дома делали за деньги, оплату люди из «домашних услуг», как их называют в Швеции, к которым была прикреплена деревня.

     Итак, они с Инной обходили квартиры из их списка, готовя завтрак или ужин и помогая кушать, или сажая лежащих на туалетный стул, или подмывая, или меняя кому-то постель­ное белье и относя его затем в стирку, или идя в магазин и покупая желаемые продукты и т.д., одним словом делая то, что было написано делать в этом списке.

    Это было особое время, перед большим праздником Юлем, когда члены семей собираются вместе, даря подар­ки и

желая хорошего Юля друг другу, но многие из их клиентов были или одинокими, или редко посещаемыми своими родственниками.

     – Будьте особенно внимательны к престарелым в эти дни, – говорила им в те дни их шеф, – многие могут быть грустными, подавленными или плакать; может быть пого­ворить с кем-то вы должны, а может быть кто-то из них будет очень депремированным и нуждаться в совете врача и лекарствах, тогда докладывайте мне об этом.

     Инна научилась за время работы в доме престарелых обращаться с его жителями: она ласково гладила их по голове или по руке, обнимала с теплой улыбкой на губах и добрыми словами. Видно было, что шло это от Инниной души и сердца, и старики любили эту женщину, были рады ее приходу и делились с ней своими мыслями. Анна делала так же как и эта русская женщина, но престарелые не знали ее и относились к ней настороженно, зато Инна была их старым другом и помошником.

     – А меня мои дети заберут отсюда на время Юля, – говорили им некоторые из старых людей со светящимися от счастья глазами, но таких было немного, большинство оставалось на Юль в доме для престарелых.

     Особенно Анне запомнился один мужчина лет вось­мидесяти, а может быть и старше. Перед Юлем он сказал им, что дети забирают его на праздничные дни, а потом, вернувшись назад, он с гордостью показывал полученные от них подарки: галстук, новые рубашки, брюки. Инна с Анной радовались за него:

     – Ой, какие симпатичные рубашки ты получил в пода­рок: и галстук, и брюки – все подходит друг другу по цвету и тону, – сказали они ему и глаза старика горели от радости.

    Так прошли эти две недели, одновременно Анна начала работать, как я уже говорила выше, в почтовом отделении, нуждавшемся в «ехтра» работниках в дни Юля и Нового года, когда объем почты увеличивался: люди слали друг другу поздравительные открытки. Ее письмо-поиск рабо­ты на почте было сто сорок первым по счету, копию пись­ма Анна аккуратно положила в ту же папку и прону­меровала, чтобы показать своему куратору в Бюро по трудоустройству...

     ... – Анна, опять заснула что ли? – раздался шутливый голос Рогера, – мы подъезжаем к Нолсте, должен я тебя нести в квартиру или ты сама пойдешь туда?

     – Нет, я не сплю, просто дорога длинная и вос­по­минания, эпизоды из прошлой жизни сами по себе проходят перед глазами, – ответила Анна, смотря в окна машины.

     Они проезжали небольшие, кое-где желтевшие поля с рапсом, чередовавшиеся с лесом, которого было множест­во в Швеции. «Да, совсем скоро будет мой городок Нолста», – наша героиня увидела придорожную вывеску, стрелкой показывавшую поворот на этот ее маленький городок...

   ... На какое-нибудь интервью почта Анну не вызвала, а позвонила оттуда женщина и пригласила ее сразу приходить работать. Анне запомнился ее первый рабочий день там. Их было несколько человек, взятых на вре­менную работу почтой, у проходной туда всех встретила среднего роста и возраста женщина с коротко под­стриженными крашенными в «блондин» волосами, одетая в черные юбку до колен и пиджак, в дорогих кожанных туфлях на небольших каблуках, тоже черного цвета. Она представилась Моникой.

    Сначала Моника отвела всю группу фотографироваться на пропуск, а затем провела их в большой цех, где стояла

длинная сортировочная машина, которую пылесосил о­г­ром­ным пылесосом полноватый парень лет тридцати двух с черными мелко вьющимися волосами. С одной стороны от машины стояло много больших металлических зеленых ящиков на высоких ножках с небольшими ячейками-от­делениями для сортировки писем по почтовым номерам. Перед каждым зеленым ящиком-секцией имелся стул на одной ножке, высоту которой можно было регулировать, а во всем цехе ощущался крепкий запах от писем или может быть пыли – это трудно было сразу определить. Моника сразу исчезла, постукивая каблучками по только что вымытому уборщиками полу.

    – Что надо делать нам здесь, я первый раз попала на почту и не знаю, в чем состоит работа? – начала Анна спрашивать всех, растерянно смотря по сторонам.

     К ней подошел небольшого роста худощавый темно­волосый мужчина лет тридцати пяти и сказал:

    – Меня зовут Забир, я – бригадир и ответственный за смену сейчас. Я прикреплю тебя к Раде и она покажет тебе, что  надо делать, – сказал он громким командирским голосом, строго и неулыбчиво, по-шведски с акцентом и подвел Анну к маленького роста женщине лет сорока с миловидным лицом, которое обрамляли длинные до плеч кудрявые волосы. Женщину звали Рада.

     – Мы сортируем в эти секции-отделения вручную те письма, которые сортировочная машина не может авто­матически сортировать: толстые письма застревают в машине и могут сломать ее, письма в темных конвертах могут остановить машину и мы также сортируем их вручную, – указывая на зеленые металлические ящики-секции объясняла Рада. – Бери ящик с письмами вон там, садись на стул и раскладывай письма по номерам на полки в ячейки, а когда ячейки будут полные, то вытаскивай письма из них и клади вон в те голубые ящики, на которых стоят почтовые номера. Это уже готовые ящики с рас­сортированной почтой, которые машины будут развозить по городам Швеции, – продолжила ее новая «учи­тельница».

     Анна так и сделала и сортировала таким образом письма до обеда вместе с другими временными работниками, начавшими вместе с ней в тот день. «Это такая легкая работа здесь?» – думала она про себя.

    После обеда народу в цехе прибавилось, появились еще мужчины и женщины разных возрастов и разных нацио­нальностей, о чем говорил их внешний вид и нечистый шведский. «Одни иностранцы», – пронеслось в голове у Анны.

    – Рада, работают ли здесь шведы? – тихо спросила она Раду, которая сама была родом из одной латино­аме­риканской страны.

   – Да, не очень много, почти все они работают или руко­водителями смены, или заместителями руководителей сме­ны или в конторе, а еще несколько шведов работает с за­казной и ценной почтой, – также тихо ответила Рада.

    – Мой муж швед, он работает с ценной почтой, – до­бавила она.

    – Не работают ли здесь русские? – с надеждой найти себе подругу поинтересовалась Анна.

    – Нет, русские здесь не работают, ты – первая, – услышала она в ответ.

    Вдоль рядов с сортировочными ящиками стал ходить тот самый кучерявый черноволосый парень, который пы­лесосил сортировочную машину, и громко говорить:

    – Кодаре и собиратели, кодаре и собиратели!

     Анна повернулась к сидевшей около соседней зеленой сортировочной секции-ящика Раде:

    – Что это означает?

    – Это оператор машины, он начнет сейчас запускать сор­тировочную машину. Машина не на всех письмах мо­жет сама читать почтовый номер, поэтому люди должны сидеть вон в той комнате перед компьютерами и вручную набирать почтовые номера, то есть кодировать письма, а два-три человека должны ходить вдоль машины, вынимать отсортированные письма из ее ячеек и класть их по номерам в голубые ящики, – объясняла «учительница» Анне.

     Рада пошла кодировать письма, а двое женщин стали к машине, чтобы собирать письма из ячеек. Оператор запустил машину: раздался довольно громкий гудеж – машина не могла работать бесшумно –  и в ее ячейки-отделения посы­пались письма, небольшая пыль от них полетела по сторонам и тут же понесло теплом от работавших моторов.

    Надеюсь, мой читатель, ты понял премудрости работы на той почте. «Неужели это все, что нужно здесь делать?» –  думала Анна удивленно. Рабочие задания казались ей тогда такими легкими по сравнению с уборкой, или мытьем посуды в ресторане, или уходом за престарелыми, некоторых из которых приходилось приподнимать, чтобы посадить на туалетный стул или везти в душевую.

    Появилась Моника, постукивая каблучками на черных туфлях; она стала подходить к начавшим работать временным работникам – «юльработникам», как их еще там называли, – и раздавать договоры, где говорилось, что почта берет их на временную почасовую работу как сортировшиков почты.

    – Полдесятого и в четырнадцать часов в столовой каж­дый день ответственный за смену бригадир проводит ин­формационные встречи, где говорит о поступившей почте, каких-нибудь особенностях работы в этот день. Все ра­ботники должны обязательно прийти и слушать. Сейчас будет информация, мы должны идти и слушать, – сказала Рада и Анна пошла за ней в столовую.

     Помещение столовой было очень маленьким, да и столовой эту комнату вряд ли можно было назвать. Там стояло несколько столов, диван с журнальным столиком, два автомата, из которых можно было купить бутерброды, и бесплатный аппарат, делавший несколько разных напитков: кофе, какао, шоколад, чай и так далее – только нажми на нужную кнопку; затем там имелись еще два холо­дильника, микропечки, плита и раковина для мытья по­суды, а одну стену украшал большой аквариум с рыбками. В аквариум по стене с нарисованными камнями стекала ручейком вода. Работники почты могли или купить еду из автоматов, или принести с собой из дома и положить на хранение в холодильник до обеда.

     Маленький зал был битком забит пришедшими слушать информацию и поглощавшими еду работниками почты. Как объяснила Рада, работа здесь была в несколько смен, самая поздняя смена заканчивалась в десять часов вечера, поэтому у всех обед был в разное время. На подоконниках окошек стояли включенные по случаю Юля и Нового года красные электрические подсвешники. Многим работникам не хватало места сесть в зале, и они стояли в дверях и коридоре и было очень душно: кто-то приоткрыл окно, кто-то обмахивался бумагой, пытаясь получить кислород.

    Информацию проводил высокий худощавый мужчина с наголо подстриганной головой, круглыми светлыми гла­зами и бесцветным невыразительным лицом – бригадир Нильс, который был руководитем смены после обеда в тот день. Говорил он громко и быстро, с каким-то надрывом, то снимая, то одевая очки и заглядывая в бумаги. Анна старалась прислушиваться, чтобы понять его слова: что-то о нелетной погоде, опаздывающей почте, нехватке людей и о списках на сверхурочную работу. Потом все разошлись по разным местам, группа шведов вошла в комнату, где по словам Рады обрабатывалась ценная и заказная почта. Первый день работы на почте прошел легко и Анна совсем не устала, наоборот было интересно знакомиться с новым неизвестным ей раньше рабочим местом, встречать и узнавать новых людей.

     Прошел Юль (шведское Рождество), новый 2001 год Анна, Диана и Рогер встретили вместе в квартире Анны в Нолсте. Как бы подводя итоги уходящего года Анна думала тогда: «Мне почти сорок девять лет, я работаю теперь временно на почте. Диане скоро исполнится восемнадцать лет, ей надо еще учиться в музыкальной гимназии в Милене полтора года. У меня есть верный друг – Рогер и я побывала в первый раз в жизни в Испании. Что ж, жизнь моя еще не закон­чилась, а жизнь продолжается; надеюсь, что новый 2001 год будет более успешным и счастливым и я найду какую-нибудь долговременную работу», – как ты помнишь, мой читатель, наша героиня была всегда борцом и оп­ти­мисткой в жизни...

     Сейчас, сидя в «Мерседесе» по дороге в Нолсту, Анна вспо­минала, что она получила договор на работу на почте сначала недель на пять, потом его продлили еще на не­сколько недель; затем она получила договор, где было написано, что ее будут вызывать на почту «при необ­ходимости» и ответственные смены вызывали ее не каж­дый день на работу, а только в конце недели, когда при­ходило особенно много почты.

     Один раз как всегда в четырнадцать часов она пошла на информацию, вошла в столовую и вдруг к своему боль­шому удивлению услышала отборный русский мат. Очень худенькая молоденькая девушка с крашеными в темно-рыжий цвет волосами и огромными глазами, видимо не­большого роста, сидела и говорила громко по мобильному телефону по-русски с провинциальным акцентом:

    – Да ни х... хорошего нет, он за... меня, я его на х... пошлю скоро, – говорила она кому-то раздраженно, ви­димо в полной уверенности, что никто на почте не понимает русский. Девушка еще немного продолжила разговор, жалуясь на кого-то, чередуя нормальные русские слова с отборным матом, который в России не всякий пьяница употреблял, затем ответственный за смену в тот день Забир начал информацию и все замолчали. «Господи, отку­да она взялась здесь, ведь мне сказали, что русские здесь не работают, – удивленно подумала тогда Анна, – из каких слоев русского общества?»

     Согласись, читатель, что язык, которым говорит чело­век, может многое рассказать об этом человеке: куль­турный и образованный человек употребляет красивые слова и выражения, обычно говорит размеренно, негромко и с достоинством, и также негромко смеется, а люди малообразованные, принадлежащие к более «низким» слоям общества, употребляют часто «крепкие» выражения, говорят и смеются громко, не заботясь о том, что они, может быть, мешают окружающим. Но иногда, читатель, человек может не иметь никакого специального обра­зования, а быть все равно культурным и воспитанным, все зависит от того, в какой среде он растет и воспитывается, с какими людьми он общается в своей повседневной жизни. Анна много встречала таких приятных людей и в России, и в Швеции.

     Она начала присматриваться к этой девушке: очень сильно накрашенное косметикой лицо, глаза и губы; нари­сованные карандашом брови, длинные ярко-красные ногти и крашеные прилизанные и схваченные сзади в пучок во­лосы. «Вся ненатуральная, так сильно краситься не при­ня­то в России, – подумала Анна, прислушиваясь к инфор­мации и не все понимая, – надо будет подойти к ней позже».

     Тем временем ответственный за смену Нильс начал говорить о каких-то мешках и ящиках; о договорах на три месяца, которые будут для некоторых работников переделываться в дого­воры на постоянную работу, и о том, что многие не хотят собирать письма из машины, а сидят и часами кодируют письма, в результате чего кому-то приходится бегать вдоль машины по часу, надрывая спину.

    – Все, кто не может собирать письма по состоянию здоровья должны принести новые справки от врачей об этом, старые справки мы признаем недействительными, – громко, начальственным, раздражающим тоном говорил Нильс, – а все, у кого нет таких справок должны собирать письма. Такая ситуация как сейчас, когда оператор маши­ны приходит к нам и жалуется, что никто не хочет соби­рать письма, не допустима. И еще: кто-то опять порезал ленту на конвейере на стороне открытия почты, а также обрезал провода у телефонов и компьютеров. Мы пре­дупреждаем того, кто это делает, что это уголовное дело, мы можем заявить в полицию и призываем прекратить вредительство... Есть вопросы? – спросил он в конце.

      Информация закончилась, Анна подошла к девушке:

         – Здравствуй, ты – русская? – спросила она ее дру­желюбно.

     Девушка неласково посмотрела на Анну, слегка скривив накрашенные губы:

          – Нет, я – не русская, а из одной прибалтийской страны, – ответила она на чистом русском   языке, всем своим ви­дом показывая: «чего, мол, привязалась, отстань!», и выш­ла на улицу курить.

    «Ну что ж, не хочешь со мной разговаривать и не надо», – решила Анна.

     Было еще время обеда и она пошла к одному из ком­пьюторов, которыми имели право поль­зоваться работники

почты для своих личных целей. «У этого компьютера провода не обрезаны», – подумала она. Было много непонятно из того, что Нильс говорил на информации, Анна не понимала до конца шведский, да и на почте она работала не каждый день. «У кого бы спро­сить, чтобы разъяснили сказанное на информации, эта русско­го­ворящая не хочет со мной общаться», – раз­мышляла она.

     Постепенно Анна научилась собирать письма из сор­тировочной машины и увидела, что это не так уж легко делать: машина сортировала очень быстро и двум-трем собирателям приходилось часто бегать вдоль всей ее длины, чтобы успеть, и не только бегать, но и постоянно нагибаться вверх-вниз, потому что машина была высокая, к тому же около нее было очень жарко и пыльно. Соб­ранные письма необходимо было класть в голубые ящики по номерам, затем эти, уже тяжелые от писем ящики, ставились на конвейерную ленту и ехали по ней к месту погрузки на тележки.

     Люди выдерживали минут тридцать такой интенсивной беготни, а потом начинали звать замену себе, но никто особенно не рвался идти собирать письма; несколько раз Анна собирала по часу, после чего спина начинала ныть и болеть. Она также просила сидевших на ручной сорти­ровке перед ящиками-секциями людей сменить ее, но не­которые делали вид, что не слышат, а один высокий и полный мужчина – Свен – сказал ей, что у него есть справка от врача о больной спине и он не может наги­баться и поднимать тяжелые ящики.

     Анна уже тогда по­няла: дружбы и взаимопомощи между работниками почты не было и все думали только о себе. «Да, ответственные за смены правы, никто не хочет бегать вдоль машины, но все должны делать это и помогать друг другу, иначе некоторым приходится по­стоянно надрывать свою спину», – тогда она еще не знала, что на почте есть гораздо хуже этого рабочие задания.

     Зато Анна заметила, что было всегда много желающих кодировать письма.

     – Можно мне тоже кодировать письма? – начала инте­ресоваться она.

     – Нет, ты должна сначала набрать большую скорость, лишь после этого ты можешь кодировать, – сказала Рада ей, – машина выкидывает письма неотсортированными, если кодаре кодируют медленно. Иди к Иде, она покажет тебе программу в компьюторе, на которой надо трени­роваться, чтобы набрать скорость.

     Анна подошла к Иде, приятной шведке лет пятидесяти семи, которая всегда сидела и ходила вместе с другой такого же возраста шведкой Анитой, и после короткой инструкции начала тренировки на этой программе. Скоро она начала как и все быстро кодировать письма. Можно было понять, почему работники почты любили это делать, даже некоторые руководители смены: в небольшой кодиро­воч­ной комнате было тихо, шума от машины не было слыш­но; имелась вентиляция, которую можно было регули­ровать по желанию, делая температуру воздуха прохлад­нее или теплее, да и воздух ощущался чистым, а тело человека расслаблялось и отдыхало на стуле перед компьютором.

     Через несколько дней та самая русскоговорящая де­вушка сама подсела к Анне на информации.

     – Меня зовут Ирa, «Ирина» написано в моем пас­порте, но мне нравится, когда меня называют Ирoй, – предста­вилась она Анне.

     «Имя русское», – отметила Анна, поглядывая на нее. Ирa была родом из одной прибалтийской страны и полу­русская: мама – русская, а папа был национальности этой прибалтийской страны, – так сказала она.

    – Я ходила в русскую школу, семья наша и все мои друзья говорили всегда по-русски, поэтому я знаю хорошо

русский, и плохо местный язык той прибалтийской стра­ны, – пояснила она, ее голос все время звучал громко,  высоко и немного раздражал Анну.

    – Ирa, ты разве русская, a не из Прибалтики? – удив­ленно спрашивали эту девушки многие работники, увидев, что она говорит с Анной по-русски.

    – Нет, я – не русская, я – из Прибалтики, просто знаю русский язык, – отвечала им Ирa и Анна поняла, что она не

все должны делать это. И все должны собирать письма из машины, а не только сидеть и коди­ровать письма. Мы будем вывешивать списки, кто и где начинает работать. Все должны делать всю работу, которая имеется на почте, по кругу, сменяя друг друга... Вопросы есть? – спросил он строго, но все молчали, – тогда при­ступаем к работе.

     Все также молча стали расходиться в разные стороны. Анна хотела переспросить Иру, что это за сторона открытия почты, но та быстро сполоснула бокал после кофе и ис­чезла. Она подошла к Раде:

    – Рада, что это за сторона открытия почты, где она находится?

    – Это там, я туда не хожу, у меня болят суставы на руках, а там нужно грузить ящики и разрезать ножницами толстые пластмассовые ленты на мешках, – ответила Рада, махнув рукой куда-то в сторону.

     Дни шли, постепенно Анна и Ирa не подружились, но общались на почте, часто садясь рядом на ручной сорти­ровке писем и в кодировочной комнате, рассказывая друг другу немного о себе и своей жизни в Швеции: Ирa как и многие считала, что надо быть очень осторожной в чужой стране, и слова было трудно вытянуть из нее, в отличие от Анны, всегда бывшей открытым человеком, любившим пообщаться с людьми и поговорить на разные темы, пошутить и посмеяться. Такой она была в России до «перестройки», имея там много друзей, и в Швеции ей очень не хватало такого общения.

     Как ты уже понял, мой читатель, судьба у русских, или у русскоговорящих женщин, сложилась по-разному в Швеции: у кого-то хорошо,  у кого-то похуже, а у кого-то совсем плохо. Они не только жили вместе с мужчинами разных нацио­наль­нос­тей: шведами, финами, кубинцами, курдами, арабами, русскими, выходцами из африканских стран и другими, но очень многие из них приехали сначала к мужчине, а потом покинули его по разным причинам.

     На долю Анны выпали испытания, на долю Иры – также: швед, с которым она жила, не работал сам, а жил на Ирину зарплату, требовал от нее деньги, которыми «со­рил направо и налево», покупая разные вещи, не помогал ей с маленьким сыном и девушка искала пути уйти от него. Она была выходцем из рабочей семьи, сама имела только восьмиклассное образование и никогда не училась в гимназии, но как и все молодые люди имела хорошую память и быстро научилась хорошо понимать и говорить по-шведски. На этой почте Ирa проработала к тому времени уже год и знала работу и обстановку на почте хорошо.

     К ней Анна стала обращаться за разъяснениями непо­нятного. Ирa объясняла с неохотой, делая недовольное лицо. Но все же кое-что она поясняла нашей героине: почта собирается оформить часть людей на постоянную ра­боту, так как большинство здесь имеют только трех­месячные договоры; уже несколько раз кто-то резал ножом или ножницами ленту на одном из конвейеров и почте приходилось монтировать новую ленту, что стоит больших денег. К тому же кто-то ни один раз обрезал провода у компьютеров и телефонов; многие работники думают, что это делается во время ночной смены, когда отсюда отправляют почту в дальние города; и  многие втихоря ходят и жалуются бригадирам на других – рассказала как-то девушка.

      – Ирa, но ведь это саботаж, за это в тюрьму можно попасть, – удивленно воскликнула Анна, услышав про эти события.

     – Да, но не могут найти, кто это делает, – отвечала Ирa, – а иногда эти неизвестные еще делают так, что нельзя

пользоваться компьютерами, которые стоят для частного пользования работников почты: они блокируют программы у компьютеров.

     «Саботаж на рабочем месте – с таким я еще ни разу в моей жизни не сталкивалась, – не переставая удивляться ду­мала Анна про себя, – вот на какое необычное пред­приятие попала я работать, к тому же на этой почте принято работниками ходить и втихоря жаловаться друг на друга начальникам смены. Здесь, видимо, надо быть особенно осторожной с людьми: кто друг, а кто враг трудно понять».

    Затем в конце марта Анна получила от почты договор на три месяца работы на полную ставку, Моника принесла его Анне прямо в столовую во время обеда:

    – Хочешь работать у нас еще три месяца на полную ставку? – спросила она.

    – Конечно, большое спасибо, – с благодарностью отве­тила Анна и подписала договор, лежавший на обсыпанном хлебными крошками обеденном столе: у нее все равно на данный момент не было других вариантов на работу.

     Почты приходило все больше и больше, работников не хватало, к тому же товарищи по работе говорили о том, что их почтовое отделение будет расширяться и пере­езжать через некоторое время в новое здание, где, может быть, будут монтированы не одна, а несколько сорти­ровочных машин. Анна получила схему, согласно которой она должна была работать некоторые дни до десяти часов вечера и два выходных дня каждый месяц. «Работать допоздна не очень приятно, но дело идет к лету, вечерами становится все светлее, да и Рогер может меня иногда встретить», – рассуждала Анна, читая схему.

     Ее поместили в рабочую группу, или по-русски бригаду, ответственным за которую (бригадиром) был Пелле – высокий стройный швед лет тридцати с коротко под­стриженными волосами, небольшой короткой бородкой и надменным выражением лица, на котором как бы было написано: «я начальник». Он подошел к Анне и сказал негромко, с достоинством, что если она будет иметь какие-то вопросы, то может подходить с ними к нему.

     – Хорошо, – ответила Анна.

    Со следующего дня она начала работать на почте каж­дый день, знакомясь ближе с другими работниками, а во время  информации подсаживалась к Ире, часто прося девушку объяснить то, что не понимала.

     Анна почувствовала, что женщины не долюбливают ее и часто придираются к ней, все старания Анны завязать товарищеские отношения с ними разбивались о явное нежелание женщин общаться с нею. «Она кладет письма неровно в ящики», – говорила одна женщина; «Она ошибочно кладет рассортированные по одним почтовым номерам письма в ящики в другими почтовыми номе­рами», – говорили другие женщины; «Она неправильно кодирует письма», – говорили третьи, а некоторые из женщин-почтовиков просто передразнивали ее походку.

    «Почему? Откуда в них столько злости по отношению ко мне? Что я им сделала плохого? Везде что-ли в этой Швеции существует много злобы на рабочих местах?» – задумывалась Анна, вспоминая гостиницу "Берег".

     Однажды информацию проводил руководитель Ан­ни­ной бригады Пелле.

    – Почему все приходят и остаются в цехе машинной сортировки почты, половина работников должна идти "на другую  сторону", где почта приходит и регистрируется в мешках и ящиках, – говорил он в отличие от Нильса спо­койно и негромко, без надрывов и «густым» баритоном-голосом, но настойчиво и требовательно, – мы будем писать и вывешивать списки с теми, кто должен начинать рабочий день "на стороне открытия почты". Все должны смотреть в списки и идти работать туда, куда они распределены.

    – Ирa, о какой другой стороне они все время говорят, куда должна идти половина работников? – непонимающе переспросила тогда Анна девушку, вспоминая, что уже не раз слышит о «другой стороне», где открывается вся почта.

    – Ты что, никогда не была там? – в свою очередь уди­вилась Ирa, глядя на нашу героиню, – надо идти вон в ту дверь, я покажу тебе после обеда.

     Обед закончился, Ирa повела ее через закрытую дверь туда, где Анна никогда не была и не имела никакого понятия, что там находится, потому что, если ты помнишь, читатель, никто их, «юльработников» не провел по территории почты и не рассказал о рабочих заданиях в первые дни их работы, а сама Анна не решалась гулять одна по всему зданию.

     Дверь открылась, они прошли через нее, а потом она опять автоматически захлопнулась и Анна вспоминала, что ее охватило ощущение, что она оказалась как бы совсем в другом мире. Помещение было довольно боль­шим, разделено на несколько отсеков и там было очень холодно.  Прямо перед ними по конвейеру двигались большие "пузатые" мешки, которые принимал муж Рады Арне, а с левой стороны от этого конвейера около небольшой комнаты со стеклянными окнами несколько женщин перебирали небольшие посылки. Ирa повела Анну дальше направо и она увидела еще один конвейер, с которого вываливались другие большущие мешки с почтой и женщина средних лет приподнимала их и подвешивала за крюки к конвейеру на потолке.

     Уже висевшие на этих крюках мешки двигались по конвейерной ленте у потолка, продвигаясь к другому двухэтажному кон­вейеру, где стоял молодой парень и раскрывал эти мешки ножницами, высыпая из них почту на верхнюю конвейерную ленту, вдоль которой стояло или сидело на стульях по четыре человека с каждой стороны. Эти люди, мужчины и женщины, собирали рассыпанную почту с верхнего этажа конвейера и раскладывали в голубые ящики, стоявшие по обеим сторонам от них: большие письма и журналы – в одни, маленькие письма – в другие. Надеюсь, что ты все понял, читатель, или почти все понял: ох, нелегко описать работу на почте.

      Кругом было очень грязно: на полу валялись бумага и бумажки, пластмассовые толстые ленты, веревки и разорванные целлофановые пакеты; от мешков летела пыль и грязь, сыпавшиеся на конвеерную ленту вместе с почтой; воздух был насы­щен не только пылью, но и сильным запахом типог­рафской краски от газет и глаза Анны стало пощипывать.

    – Опять ящики застряли и конвейер остановился! – услышала вдруг Анна хриплый корявый женский голос. – Вы, все, проверьте ваши ящики, около меня ничего не застряло! – раздраженно говорила женщина около шес­тидесяти лет, небольшого роста с коротко под­стри­женными, крашенными в «блондин» волосами. Она встала со стула, затем почти на четвереньки, чтобы заглянуть под конвейер, и с силой толкала стоявшие по обеим сторонам от нее голубые ящики с уже разложенной по размерам (большие и маленькие конверты раздельно) почтой, но они не двигались.

     Несколько человек с недовольными лицами нагнулось и стало также заглядывать под конвейер, бесконца пихая на ленту нижнего этажа его стоявшие рядом с ними голубые ящики, но лента продолжала не двигаться.

     – Белла, похоже, что надо звать механиков, чтобы по­смотрели, почему все остановилось, все оборудование здесь такое старое, – откликнулась ей, мелко хихикая, дру­гая женщина лет сорока восьми, маленького роста с слегка узкими карими глазами и черными прямыми волосами до плеч, которую, как Анна уже знала, звали Нелля. Она была иностранкой из одной очень далекой теплой страны, выш­ла замуж за шведа, и работала на почте около двух лет.

     Работа остановилась, все стали обсуждать, какой ящик мог застрять, или надо идти к бригадиру-руководителю смены и звать механиков.

     – Вы, смотрите, это не конвейер сломался, а просто собралось очень много ящиков в конце конвейера и кто-то дол­жен идти и грузить эти ящики на тележки, – воскликнул или гром­ко сказал звонким голосом мужчина средних лет, небольшого роста, полноватый и с короткой черно-седой бородой, одетый в несвежую футболку с надписью «Король», и он показал пальцем в дальний угол, где конвейер кончался. Сам он явно не собирался заняться погрузкой этих ящиков.

     «Да уж, держать рабочую одежду чистой при такой грязной обстановке трудно», – подумала тогда Анна, в удивлении или шоке, назови это как хочешь, читатель, оглядывая рабочую обстановку на этой "стороне открытия почты". Какая же была большая разница между этими двумя цехами!

     Этот мужчина, "Король", стоял немного повыше около другой конвейерной ленты, по которой двигались большие и маленькие посылки, и сбрасывал их в разные кон­тейнеры.

     – Я пойду погружу эти ящики, – сказала Ирa и пошла в тот угол, где на конвейере стояло огромное множество ящиков с почтой, а на полу около конвейера – несколько низких металлических тележек.

     Туда же молча подошла еще одна молодая женщина-шведка по имени Лиза и они вдвоем с Ирoй начали ста­вить раздельно ящики с маленькими и большими пись­мами на разные тележки. Анна решила помочь им, она при­подняла один ящик и поставила назад на ленту: в нем лежали журналы и он был очень тяжелый. Она приподняла ящик с маленькими письмами, он был уже полегче, и поставила его на тележку, потом еще и еще, и по­чувствовала ноющие боли в спине и в плечах, а женщины поднимали без разбора ящик за ящиком, которым не было конца. Конвейер загудел и заработал, ящики с уже раз­ложенной почтой двигались к ним в угол один за другим для погрузки. Анне было интересно, сколько может весить один такой ящик, она взвесила два из них: полный ящик с журналами потянул на тринадцать киллограммов, а с маленькими письмами – около семи.

    «Как они осиливают поднимать и нести к тележкам так много тяжелых ящиков, – подумала тогда Анна, не ре­шаясь продолжить погрузку их, – может быть потому, что они моложе, чем я?» Тем временем женщины нагрузили три полных металлических тележки, на каждой из них стояло по двадцать голубых ящи­ков с почтой, и повезли их на улицу, причем одну тележку повезла Анна. Тележки с маленькими письмами поехали в цех на их почте, где стояла сортировочная машина, для машинной сортировки, а тележки с большими письмами будут отвозиться  для сортировки по почтовым номерам на другую почту – так объяснила Ирa Анне.

    – Сколько же таких ящиков надо грузить в день? – спросила Анна.

     Ирa задумалась, а потом, подсчитав в уме, ответила:

    – Что-то около восемьсот в день, в некоторые дни может быть меньше, а в другие – больше, – ее слова не просто удивили Анну, а поразили.

    – Мы, женщины, иногда выгружаем еще и большие тяжелые мешки и ящики с почтой, которые привозят сюда грузовики. Мешки часто весят больше двадцати киллограммов, – продолжала Ирa.

    – Я погрузила свое, теперь пусть другие грузят, – добавила она с недовольным выражением лица, когда она и Анна вместе с тележками с маленькими письмами приш­ли в цех сортировки, – теперь я пойду покодирую письма, – и она направилась в кодировочную комнату.

    – Ирa, подожди, почему ты грузишь ящики, ты кем здесь работаешь? – спросила ее Анна, приходя в себя от увиденного на «другой стороне», или "стороне открытия почты".

    – Я работаю сортировщиком почты, здесь все мы так назы­ваемся, – ответила она, сделав опять недовольное лицо.

    – Сортировать почту и грузить ящики – это ведь не то же самое, грузить должны грузчики, и вообще не жен­щины, – попыталась поговорить с ней Анна, но Ирa осо­бого желания разговаривать не изъявила тогда:

    – На почте все грузят и в Швеции нет разделения на мужскую и женскую работу, здесь равноправие между мужчинами и женщинами, и это входит в наши рабочие обязанности. Ты тоже должна идти на ту сторону и гру­зить, как и все, – ответила она немного резко и вошла в кодировочную комнату.

     Анна была поражена всем увиденным и услышанным, теперь ей были понятны слова ответственных за смены, которые она не раз слышала на информации. Ей стало ясно, почему никто не изъявляет особого желания идти в пыль и грязь на другую сторону, где надо поднимать тяжелые грязные мешки и ящики, да и она сама, Анна, хотела бы там работать-грузить? Конечно, нет, у нее нет сил на такую работу.

    «Но почему никто не рассказал мне о рабочих заданиях в первые дни моей работы здесь. На всех других пред­приятиях в Швеции, где я начинала работать, о работе и заданиях начинали говорить при первой встречи? Или, может быть, мне можно не ходить на «другую сторону», ведь до сих пор никто не отправлял меня идти туда работать?» – размышляла Анна.

     Она подошла к шведкам Иде и Аните, как всегда сидевшим рядом и в данный момент и сортировавшим пись­ма вручную в ячейки, они громко что-то рассказывали друг другу, весело смеясь:

     – Я была сейчас в первый раз на стороне открытия почты, там очень тяжело работать: надо грузить мно­жество тяжелых ящиков, а также огромные мешки подвешивать за крючки к потолку. Работаете вы там тоже иногда? – спросила их Анна, знавшая, что обе женщины были воз­раста около пятидесяти семи лет.

    – Нет. Мы перешли сюда работать с другой почты на условии, что наши рабочие задания будут только на этой стороне  около сортировочной машины: кодировать, собирать письма и ручная сортировка, а также мы просматриваем ящики с почтой для машинной сортировки, вынимаем толстые письма оттуда, – ответили они, с недружелюбием по­смотрев на Анну.

     Особенно недружелюбна была по отношению к Анне одна из них – Анита, полная женщина среднего роста, говорившая всегда особенно громко. Она оглядела Анну с ног до головы взглядом из-под очков:

     – А все остальные должны работать на той стороне погрузки-разгрузки. Ты что, работаешь теперь здесь каждый день? – спросила она.

    – Да, я получила договор на три месяца, – ответила Анна, – но мне никто не сказал, что я должна работать на той стороне и заниматься погрузкой мешков и ящиков.

    – Мы постоянно грузим ящики на этой стороне после машины и ручной сортировки, и ты тоже должна это делать. Они также тяжелые и не все хотят их грузить, а у нас с Идой также имеются проблемы со здоровьем, – продолжала недружелюбно Анита.

     Это было правдой. В цехе машинной сортировки надо было также постоянно грузить на тележки тяжелые ящики с готовой отсортированной по номерам почтой и вести их к погрузке в грузовики, но желающих делать это было немного. Конвейер у сортировочной машины также бесконца останавливался от множества собравшихся на нем голубых ящиков и Анита и Ида часто грузили их на тележки и вывозили затем тележки на улицу, а ведь они были немолодыми женщинами и ящики в этом цеху весили иногда до пятнадцати киллограммов каждый. Временами погрузкой занимались Ирa, Лиза или кто-нибудь из муж­чин; Анна тоже пыталась делать это, и чувствовала, что у нее нет сил грузить, спина и руки начинали ныть, болеть и в конце концов она как и многие другие стала избегать поднятия тяжестей. Но работа "на стороне открытия почты"  была еще намного тяжелее.

     В это время оператор начал звать желающих собирать письма из сортировочной машины и Анна пошла к машине, не переставая думать о Монике: ведь это была ее прямая обязанность при приеме на работу все показать и рассказать о рабочих заданиях здесь, а не просто бегать по почте и раздавать договоры. «Но пока меня никто не посылал работать на другую сторону, посмотрим, что будет дальше», – в неуверенности рассуждала она, быстро собирая письма из ячеек машины вместе с Анитой.

   – Ты, двигайся побыстрее, смотри сколько переполненных письмами ячеек, машина может остановиться, и клади письма ровно в ящики, – недобро проговорила Анита и Анна забегала еще быстрее вдоль машины.

     Минут через сорок, когда с них уже тек пот от беготни и жары около машины, Анита начала кричать сидевшим на ручной сортировке работникам:

    – Кто может сменить меня, у меня нет больше сил?

     Никто не отозвался ей и она пошла жаловаться в контору к бригадирам.

     В тот день Анна работала в смену до десяти часов вечера и Рогер должен был встретить ее на машине около проходной. Он стоял, седоволосый, в очках, около «Мер­седеса» вечером и ждал ее; они поцеловались, сели в машину и поехали в Нолсту, а на другой день на почте товарищи по работе стали с любопытством спрашивать Анну, с кем это она поцеловалась у проходной.

    – Это мой друг, по-шведски, сербо (то есть мы встречаемся, но вместе не живем), – отвечала им она.

    – Он имеет «Мерседес», это дорогая машина, он что, богатый что-ли? – спрашивали они ее.

    – Не знаю, насколько он богатый, но его семья имеет дом в Испании, мы с дочерью были там в августе прош­лого года, – продолжила Анна и лучше бы она, читатель, не говорила этого, помня слова знакомых: поменьше рас­сказывай людям о себе, особенно на работе и особенно в чужой стране.

     Товарищи по работе стали бесконца подсмеиваться над ней:

     – Он совсем седой старик, в постели наверняка ничего не может. Тебе надо молодого любовника найти для этих це­лей.

     Анна выслушивала неприятные слова, не отвечая и ста­раясь не обращать на них внимание, присматриваясь к лю­дям на почте и знакомясь с ними; как я уже говорила выше, это были в основном иностранцы из самых разных стран, но и шведов было достаточно много. Ни один раз та самая небольшого роста иностранка с черными прямыми волосами – Нелля, которую Анна видела на стороне открытия почты, проходя мимо показывала ей средний палец, выставленный из сжатых в кулак пальцев левой руки:

    – Ты нуждаешься, – говорила она, хихикая и показывая палец, и видевшие это другие работники почты начинали улыбаться.

    «Что это может означать, почему все улыбаются?», – размышляла Анна. Никогда раньше она не видела такого жеста, хоть ей и было уже сорок девять лет.

    Она спросила у сортировавшей письма рядом Иры:

     – Ирa, что означает этот жест, почему все улыбаются?

    – Ну ты даешь, во всех странах средний палец, по­казанный из кулака, означает одно и то же, – хихикнула Ирa и объяснила его значение Анне. Интересно, читатель, знаешь ли ты это?

    – Может быть такой жест употребляется и в России, но я никогда не видела, чтобы людьми там показывали его друг другу, – удивленно и возмущенно сказала тогда Анна.

     В ее голове трудно укладывался факт, что женщина та­кого же возраста как и сама Анна, могла так оскорблять ее, да еще на работе, и реакцией товарищей по работе было не остановить ее, а улыбка и хихиканье.

     Нелля обычно садилась сортировать письма недалеко от Анны и часто рассказывала своей приятельнице на почте Алисе – иностранке из далекой страны, полной женщине такого же возраста как и Нелля – о своей сексуальной жизни с мужем-шведом, о любимых ее мужем способах, ни капли не стесняясь, что другие работники могут слышать их.

     Однажды к Анне подошла полная женщина, на вид лет сорока, с коротко подстриженными светлыми волосами и маленькими бесцветными невыразительными глазами за очками:

    – Это ты – русская? – спросила она по-шведски, ог­лядывая Анну.

    – Да, я, – ответила она в ожидании дальнейшего. Жен­щина выглядела незнакомой, Анна не видела ее раньше на почте.

    – Меня зовут Лилия, я могу говорить по-русски и по­нимаю по-русски, потому что учила русский в школе и у меня есть  родственники, которые живут в Санкт-Пе­тер­бурге, – сказала она на русском языке с акцентом. Лилия была тоже иностранкой, переселившейся в Швецию из одной европейской страны.

     На почте она работала около пяти лет и Анна не видела ее раньше, потому что Лилия часто работает в отделе, где разбираются маленькие посылки и иногда просматри­вается их содержание: не лежат ли там запрещенные к пересылке вещи или получатель должен платить пошлину за содержимое, – объяснила эта женщина Анне.

     – Я скоро поеду на свою родину, там у меня живет мама и брат с семьей, у нас там многое дешевле, чем в Швеции, – продолжала Лилия на ломанном русском и вопросительно стала смотреть на Анну, но та молчала, не зная, что еще сказать этой женщине.
   Сейчас, в машине Рогера, Анне вспомнилось так же, как к ней, Анне, стали подходить молодые парни и мужчины со «странными» предло­жениями. Парень-иностранец лет двадцати трех – Таюс, уже несколько раз говорил Анне:
  – Твой старик старый и не может ничего, я могу со­ставить тебе компанию в этом деле.
    Затем другой мужчина лет тридцати пяти – Адба, также иностранец из далекой теплой страны, шептал ей в ухо:
  – За одну ночь с тобой я и заплатить согласен, сколько ты хочешь?
   Оба отмечали, что Анна имеет очень большие груди. А затем, к удивлению Анны, еще один парень-иностранец лет двадцати семи – Велах – переселившийся в Швецию из далекой теплой страны и работавший оператором маши­ны, стал называть ее по-английски «май лав», поводя по своей груди обеими ладонями и делая смешное млеющее выражение на лице.
   Дни шли за днями, Анна продолжала работать на почте на полную ставку по схеме и Рогер все также встречал ее в десять часов вечера. Тем временем Анна «получила» там еще двух ухaжеров, мужчин-иностранцев, «желающих ее тела».
   Один – Кен – был такого же возраста как и она, слегка полноватый небольшого роста мужчина с карими глазами и мелко вьющимися короткими черными воло­сами, переселенец из очень далекой и жаркой страны. Он выбирал момент, когда никого не было рядом на ручной сортировке, и шептал Анне: «твой старик ничего не может, а я могу много, но у меня нет женщины, дай мне твой адрес, я приеду к тебе в выходные».
   Второй – Дурбай – был также иностранцем из очень далекой жаркой страны, худой маленького роста парень под тридцать лет. Он выбирал тoже моменты, когда никто не видел, делал известные движения всем телом, водил руками по своей груди и говорил жалобно и смешно Анне:
  – Анна, пожалуйста! Только один раз..., – со значением глядя на нее и показывая взглядом на ее груди, при этом его темно-карие глаза делались круглыми, а мелко­вью­щиеся черные волосы начинали стоять дыбом.
   Да, читатель, Анне было и неприятно, и смешно видеть этого парня, ведь сказал же кто-то, что неприятное и смешное часто идут рядом по жизни.
   И конечно, каждый день проводились информации в столовой, на которых говорилось об особенностях по­ступавшей почты в этот день, и часто обсуждалось то же самое: никто не хочет собирать письма из машины, грузить тяжелые мешки и ящики на тележки; освобождаются от этого только те, у кого есть справки от врача о плохом состоянии здоровья; некоторые не хотят вообще идти на «другую сторону открытия почты»; работники постоянно приходят к начальникам и жалуются друг на друга, поэтому ответственные за смены станут вывешивать списки, где расписано по именам и времени, кто и что должен делать.
   К Анне стали подходить женщины, в основном иностранки, и недружелюбно интересоваться, почему она не работает "на стороне открытия почты".
  – Я работаю здесь временно и ищу постоянно другую работу и я не знала, что на почте есть такая тяжелая физическая работа. Моника не сказала мне, что я должна грузить ящики и мешки, когда брала на работу, а у меня нет сил работать грузчиком из-за болей в спине. И я все время записана в списках работать на стороне машинной сортировки, – постоянно отвечала им Анна, что было правдой: до сих пор она ни разу не была поставлена работать на открытии почты.
  – Ничего, мы устроим тебе «другую сторону», – враж­дебно пообещали как-то Анне допрашивавшие ее не­сколько женщин, среди которых были Белла, Нелля, Алиса и еще одна иностранка – Стува, маленького роста полная женщина с короткими мелковьющимися черными воло­сами, любившая одевать на себя множество золотых украшений. Она и вся ее семья переселились в Швецию из очень далекой жаркой страны.
  «Наверное, пойдут жаловаться на меня в контору к бригадирам», – подумала Анна тогда. Но прошло около двух недель после последнего подобного разговора, а она продолжала стоять в списках "на стороне машинной сортировки", и тогда опять группа женщин подошла к ней и торжествующе сказала, что они опять были в конторе и бригадиры пообещали им, что теперь Анна будет также работать на «другой стороне открытия почты», как и все они.
   Затем снoвa в один прекрасный день после обеда, когда на "стороне машинной сортировки" сидела и сортировала письма в ячейки группа работников, появилась Лилия. Она стала подходить к мужчинам и женщинам, сообщая, что она едет в отпуск к себе на родину:
  – Я могу что-нибудь привести вам оттуда, спиртное у нас очень дешевое, например водка, и очень хорошая, – говорила она голосом советчика.
  – Да, ваша водка очень хорошая, я люблю ее, – ус­лышала Анна голос одного мужчины-иностранца. – Рус­ская водка тоже отличная, особенно «Столичная», я пробывал и ее. А уж если долькой лимона заесть! Ух, хорошо! – продолжал этот голос.
  – Наша водка лучшего качества, чем русская. Я могу привести тебе, но я хочу получить деньги за нее вперед, – улыбаясь ответила ему Лилия и, поскольку иностранец молчал, она подошла к Ире и Анне.
  – И вам могу я привести водку из моей страны, в Швеции она стоит очень дорого, не с нашей зарплатой покупать, – повторила Лилия опять, – и продаю я эту водку в два раза дешевле, чем здесь продают в магазине. Но тогда вы должны мне дать деньги вперед, потому что я буду покупать не одну бутылку, а для этого мне нужны деньги, – сказала им иностранка Лилия, смешивая шведские и русские слова.
  – Нет, Лилия, спасибо, мне не надо, – ответила ей Ирa, продолжая молча сортировать письма.
  – Мне тоже не надо, я не пью водку, она очень крепкая. Я могу иногда выпить немного красного вина к обеду вместе с моим сербо, но не больше, – ответила Лилии Анна и та пошла дальше по рядам предлагать свои услуги.
  – Купи мне одну бутылку водки, ты получишь от меня деньги вперед в раздевалке, – послышался громкий звон­кий голос из соседнего ряда.
   Это сказала молодая высокая шведка Фрида и они с Лилией стали о чем-то разговаривать и хихикать. Анне показалась немного странным, что работник почты может ходить между рядами и предлагать спиртное «по де­шевке», но, наверно, ничего особенного в этом нет, подумалось ей тогда.
 ... Да, рабочая обстановка на этой почте былa очень не­при­вычная, если учесть тяжелую физическую работу, которую многие стараются избежать, сексуальные при­ставания муж­чин, постоянные жалобы работников почты друг на друга от­ветст­венным за смены, неприятное по отношению к Анне поведение женщин и саботаж.
   «И если бы Моника сказала мне сразу о погрузках-разгрузках ящиков и мешков, я не начала бы там работать. А теперь я чувствую недружелюбное отношение ко мне товарищей по работе и, может быть, лучше вообще оттуда уйти... Но ведь это еще не моббнинг на рабочем месте?.. На сегодняшний день я проработала на почте на полную ставку почти два месяца, другая работа не находится и, видимо, после окончания трех месяцев контракта придется идти и опять регистрироваться в Бюро по трудоустройству...», – думала Анна, видя через окно машины Рогера, что они едут по ее улице в Нолсте.

                               7

    Солнце находилось очень низко к земле, разукрашивая небо и редкие облака в красивый розово-желтый цвет, кое-где переходивший в более темные коричневатые оттенки. Оно казалось каким-то большим желто-огненным шаром, от которого причудливый отсвет падал также на лес вдалеке и деревья, дома, стоявшие вдоль дороги, придавая всему окружающему необычный немного сказочный вид. Скоро станет совсем темно и придорожные лампы-фонари начинали медленно мерцать, набирая все больше свет. Улицы маленького городка были совсем пустыми, хотя было еще и не так поздно: ни люди, ни ехавшие машины – ничто не нарушало тишину; даже ветер, казалось, уснул – высокие деревья стояли тихо и величественно в розово-желтой дымке.
   Весь этот день казался Анне необыкновенно длинным из-за долгой дороги в Милен и обратно. Он был полон чувств, переживаний, воспоминаний и наша героиня чувствовала себя очень усталой; теперь она должна вернуться в действительность, в настоящий день, обдумать встречу с Дианой в больнице, сказанное врачом и хотя бы немножко продумать будущее.
   Итак, врач считала, что Диана находилась просто в депрессии и все в будущем будет с нею хорошо, хотя она может быть некoторoе время будет нуждаться в беседах с психологом; Диана пообещала доучиться в гимназии до летних каникул, а потом приехать в Нолсту; сама Анна будет продолжать искать работу, потому что работа на почте не для нее – тяжелая, да и люди, работавшие там, ей не нравились. «Жизнь наша еще не закончилась, а жизнь наша продолжается и борьба наша еще не кончилась, а борьба продолжается», – подвела итог всему долгому дню, переживаниям и мыслям наша героиня.
    Рогер повернул «Мерседес» на стоянку около дома Анны.
  – Ну что, выспалась, бабушка? – шутливо задал он вопрос.
  – Да, любимый, – в том же тоне ответила Анна, – и видела всю дорогу только чудесные сказочные сны о принцах и принцессах.
   Она заметила, что Рогер также устал от долгой дороги: под его глазами стали более заметны множество мелких морщинок и он бесконца тер их пальцами рук.
  – Мои глаза немного устали от напряжения, – заметив взгляд Анны сказал ее друг.
   Они вошли в квартиру и Анна первым делом позвонила в Москву старшей дочери Ольге, чтобы рассказать ей о Диане, ее самочувствии и встречи с ней, на что Ольга сразу же сообщила, что уже сама говорила с Дианой по мобильному телефону и та была спокойна и дружелюбна в разговоре.
  – Я сказала ей, что мы с Машей приедем к вам в Швецию на две недели в июле и Диана очень обрадовалась этому, когда услышала, – сообщила Ольга Анне.
   Думаю, читатель, тебе не надо говорить, что Анна была также очень рада этому. Они не виделись четыре долгих года, Анна была все время безработной, ей не удавалось собрать денег на поездку в Россию, а Ольга с Машей жили вдвоем, также не имея достаточно средств ехать за границу, хотя Ольга и работала экономистом на одном предприятии.
   На другой день Анна пришла работать на почту. Разреши, мне, читатель, описать тебе этот рабочий день, наберись терпения и прочти до конца о нем, чтобы понять лучше, какую работу должна была выполнять наша Анна.
   Она подошла к висевшим на доске около конторы бригадиров спискам. «Вот и свершилось!» – подумала Анна: она была впервые записана работать "на стороне открытия почты".
   Анна заняла место сбоку около кон­вейера, где уже стояло несколько человек, а Ирa начала разрезать ви­севшие под потолком мешки и высыпать почту на верхнюю конвейерную ленту. «Бум! Бум!» – с грохотом и массой пыли высыпалась почта из множества висевших дви­гавшихся по конвейеру у потолка мешков; затем все эти письма, газеты, журналы ехали к стоявшим по бокам ленты-конвейера женщинам-сортировщикам, которые раскладывали их на большие и маленькие письма в стоявшие по бокам голубые ящики. Заполненные ящики выталкивались ими на конвейерную ленту нижнего этажа, откуда они автоматически двигались в угол для погрузки на большие металлические тележки.
   Высыпавшиеся из мешкoв посылки ехали по другой ленте к тому самому стоявшему немного повыше в стороне мужчине, которого все звали «Король», хотя футболки с такой надписью на нем уже не было.
  – Его зовут так, потому что он большой почитатель одного американского певца, на самом деле его имя Том, – объяснил Анне начавший сортировать почту рядом иностранец-парень Роб.
  – Король, посылка упала на пол, подними, – громко крикнула Алиса почитателю американского певца, потому что от движения конвейера, мешков и ящиков в цехе стоял шум.
   Король недовольно посмотрел на сортировщиков и быстро забубнил:
  – Сами что ли не можете поднять, она лежит ближе к вам. Ты, подними, ведь она недалеко от тебя, – обратился он к Анне и та подняла посылку.
   Через некоторое время лента нижнего этажа конвейера остановилась и все стали бесконца толкать ящики и заглядывать под конвейер, пытаясь выяснить причину остановки. Раздраженные сортировщики стали говорить друг другу:
  – Рабочий день начался, каждый день одно и то же. Это твой ящик застрял на нижней ленте, ты лезь под конвейер и вытаскивай его.
  – Нет, это твой, а не мой, это ты должна лезть под конвейер и поправлять ящик.
  – Да нет, просто все оборудование от старости плохо работает, надо вызывать механиков, чтобы нашли, что теперь сломалось, – говорила третья сортировщица.
   Вдруг раздался голос Короля, стоявшего выше всех и видевшего всю конвейерную ленту:
  – Кто-то должен идти грузить ящики на тележки, их собралось большое количество на ленте в углу погрузки, поэтому все оста­новилось, – быстро проговорил он и указал пальцем в угол.
   «То же самое было и в мое первое посещение здесь», – подумала Анна. Вся работа остановилась. Никто не хотел идти грузить тяжелые ящики, женщины стали стоять и ничего не делать, а Роб – рассматривать открытки, надеясь, что кто-нибудь все-таки погрузит ящики на тележки.
  – У меня справка от врача, я не могу поднимать тяжелые ящики из-за спины, – сказал Роб, Анна посмотрела на него вoпрoсительно.
  – Я работаю здесь несколько лет и все время меня ставили на разгрузки-погрузки, мешки вешать, вот я и сло­мал себе спину на этом, – объяснил он Анне.
   В это время с другой стороны конвейера по другой конвейерной ленте вдоль стены стали поступать пе­ревязанные пластмассовой лентой ящики и коробки с нераскрытой почтой, привезенные только что грузовиками.
  – А эти ящики кто будет грузить на тележки? – стали обсуждать сортировщики. Все они были немолодыми женщинами, а голубые ящики вдоль стены поступали и поступали, уже забили всю ту конвейерную ленту и она также остановилась.
    Раздался голос парня-иностранца, разгружавшего почту с машины и ставившего на эту ленту:
  – Вы, заберите ящики с ленты, я не могу дальше раз­гружать машину! – кричал он.
    С другой стороны конвейера появился швед Свен:
  – Есть здесь место для меня сесть и раскладывать почту в ящики? – спросил он высоким голосом. – Грузить я не могу, у меня больная спина и есть справка от врача об этом, если вы знаете, – добавил он тоном, не терпящим возражений, и стал рассказывать, как хор, в котором он состоял, удачно выступил на концерте.
    Иностранка Белла молча начала грузить перевязанные пластмассовой лентой коробки и тяжеленные ящики на тележки, а Свен сел на ее стул и начал рассматривать открытки, приехавшие из Испании.
  – Я погружу только часть ящиков, остальное пусть грузят другие, – сказала Белла скрипучим грубым голосом.
    Анна поняла теперь, что надо было грузить ящики не только в дальнем углу. Там грузились ящики с уже рассортированной почтой, а еще и у стены с другой стороны конвейера должны были погружаться ящики с не­раскрытой почтой.
  «Вот это работу я себе нашла, кругом и везде погрузка-разгрузка! Но почему Моника не сказала об этом в первый день? Здесь надо быть физически здоровым и сильным», – размышляла Анна, ей было понятно недовольство сортировщиц, когда она, Анна, работала только в цеху машинной сортировки.
  – Я не могу грузить, вы знаете, у меня справка от врача, – повторил опять высоким голосом Свен. Анна удивленно посмотрела на этого высоченного полного шведа, казалось, дышавшего здоровьем.
  – Я пойду грузить ящики в углу, – сказала им всем Анна и начала погрузку, конвейер заработал, ящики поехали по нему и им не было конца.
   К ней подошла Стува, они загрузили одну тележку ящиками с маленькими письмами, поставив на нее двадцать штук, и вторую тележку – ящиками с газетами и журналами, которые были особенно тяжелыми. От под­нятия тяжестей у Анны начали болеть поясница и руки, она вернулась к конвейеру раскладывать дaльше почту в ящики, но минут через сорок конвейер был полон опять и остановился.
   Никто опять не шел грузить полные рас­сортированной почтой голубые ящики, пока не подошел какой-то мужчина и сделал это, а с другой стороны у стены все продолжали поступать нoвые нераскрытые ящики с пoчтой с приехавшего грузовика и уже Алиса и Нелля грузили их на тележки, а Ирa все стояла и от­крывала висевшие у потoлкa подъезжавшие один за другим тяжелые грязные мешки.
   Так продолжалось до обеда, затем те, кто работал утром на "стороне открытия почты", перешли работать на "сторону машинной сортировки"; на смену им туда пришли сортировщики, начавшие работать в обед. На информации бригадир Нильс объявил, что такой порядок работы будет и на будущее, и еще:
  – Сортировочная машина сломалась утром, наши механики не смогли починить ее и мы вызывали ме­хаников из соседнего города. Надо надеяться, что сейчас она будет работать без проблем и мы начнем машинную сортировку писем. Почта оформляет на постоянную работу еще часть работников, у которых был договор на три месяца. Кто имеет какие-нибудь пожелания, должен идти в контору на второй этаж к начальнику почты Берту, – добавил он в конце. 

     Расходясь, люди стали шумно обсуждать, кого могли оформить постоянным работником на почте.
  – Ирa, тебя оформили на постоянную работу? – по­интересовалась Анна.
  – Не знаю, надо идти на второй этаж и спросить, – от­ветила Ирa и они вместе пошли в цех машинной сор­тировки.
   Оператор Велах стал ходить вдоль рядов с секциями-отделениями и громко звать:
  – Кодаре и собиратели, кодаре и собиратели! «Май лав» («моя любовь» по-английски), что хочешь делать ты? – спросил он негромко, подойдя близко к Анне, при этом Велах делал лизательные дви­жения языком, млеющее выражение лица и потирал руками свои груди.
  – Я могу пойти собирать письма, – старясь не замечать его движения ответила Анна. – Может кто-нибудь еще пойти собирать со мной?
   Оператор подошел к двум сидевшим недалеко муж­чинам-иностранцам, один из которых был Аннин по­читатель Кен:
  – Нет, я не могу. Я был на больничном почти год, у меня больные руки и ноги и у меня справка от врача есть, мне не под силу собирать письма. Я работаю на почте около восьми лет и болезни получил от поднятия тяжестей здесь, – ответил тот.
  «Больной, а пристает ко мне, требует секс», – про­мелькнула у Анны мысль.
    Второй мужчина, Табо, был около сорока пяти лет на вид, он к удивлению нашей героини также произнес:
  – Я тoже был на больничном около года и получил справку от врача, у меня боли в плечах и руках, поэтому я не могу собирать письма, но я могу кодировать, – ответил он медленно, с достоинством и пошел в кодировочную комнату.
  – Хорошо, я пойду собирать письма с Анной, минут тридцать, не больше, – предложила сортировавшая около Анны Ирa, – вот только кто сменит нас? – и они стали к машине.
    Раздался гудеж, быстро полетели в ячейки письма и Ирa с Анной забегали вдоль машины: внизу и наверху со­би­рали они письма, клали их в ящики, а полные ящики ставили на конвейер. Прошло тридцать минут, пятьдесят минут – никто не шел их сменить.
  – Ирa, у меня больше нет сил бегать вдоль машины и поднимать тяжелые ящики, я иду сортировать вручную, – и Анна села у секции-отделения, пытаясь отдышаться, вслед за ней подошла и начала рядом сортировать письма Ирa.
    Разозлившийся оператор остановил машину и стал громко говорить:
  – Я останавливаю машину, потому что никто не хочет собирать письма, – и он направился в сторону конторы бригадиров жаловаться.
    Ирa ушла кодировать письма и Анна сидела одна у секции, в это время к ней подошел Кен:
  – Ну что, когда я могу к тебе приехать домой? Ты не пожалеешь, я хорош в постели, не то что твой старик, я люблю русских женщин, только не говори об этом здесь никому, – начал он почти шептать ей.
  – Я же сказала тебе, что не нуждаюсь в твоих услугах, – ответила ему Анна, сдерживая себя. Этот мужчина, как и другие пристававшие к ней здесь, очень раздражал ее.
    Кен отошел, но в то же самое время к Анне подошел молодой иностранец Таюс, если ты помнишь, читатель, он знал русский язык:
  – Ну, когда мы встретимся у тебя или у меня и будем делать «это»? – спросил он Анну на русском языке, глядя на ее большие груди, – ох, какие у тебя большие груди, – добавил он с восхищением.
  – Таюс, о чем ты говоришь? Ты мне годишься в дети, найди себе помоложе подружку, – ответила Анна ему.
  – Мы еще поговорим об этом, – сказал Таюс и отошел.
    Анна продолжала некоторое время вручную сорти­ро­вать письма, как к ней подошел иностранец Адва и сказал негромко:
  – Какие же у тебя груди большие, а у моей жены – маленькие. Подумай, мы можем встретиться, я моложе чем твой старик, – и он пошел собирать письма из машины.
  «Но почему они пристают ко мне с предложениями сек­са, я не даю для этого никакого повода, почему? – ей было это неприятно и даже противно. – А ведь некоторые из них женаты. Может быть жили у себя на родине где-нибудь в деревне, где такое отношение к женщине нормально, где все женщины деревни были общими женами?».
    Рабочий день приближался к концу, но вдруг появилась ответственная за смену бригадир Мона:
  – На стороне открытия почты мало народу, а машины привезли множество новых мешков и ящиков с почтой, поэтому мы останавливаем сортировочную машину и все идем на другую сторону открывать поступившую почту, – объя­вила она и ушла.
    Анна встала с места и направилась на эту другую сторону открытия почты.
  – Мы не пойдем туда, у нас справки от врачей, – сказали ей весело смеявшиеся над открытками Табо и Кен, они протянули их Анне и она увидела на одной из них мелко нарисованных мужчину и женщину, в самых разных позах занимавшихся сексом, а на другой было фото «мужского достоинства», на которое были одеты темные солнечные очки.
  – Я могу все эти способы, – хихикая сказал Анне Кен.
  – Да, очень веселые открытки, – ответила им Анна, продолжая путь на другую сторону.
    Такие и подобные «интересные» открытки шведы мас­сами слали из мест своего отпуска в других странах своим знакомым в Швецию и они нашу героиню уже не удив­ляли. Из кодировочной комнаты в цех открытия поч­ты отправилась Ирa и еще несколько женщин.
    Все они заняли места у конвейера для раскладывания писем в ящики и вдруг раздалось:
  – Гав, гав, гав, – это залаял как собака Король, показывая пальцем в угол конвейера, где собралось много ящиков на погрузку.
    Да, да, читатель, он именно залаял. Поверь мне, я не вру и не преувеличиваю. Выглядело это смешно: маленький, полный, с бородкой и почти лысый, без волос головой, мужчина под пятьдесят лет и – лаял. Некоторые сор­тировщики захихикали, а Анна вздрогнула от нео­жи­данности.
    Сортировавшая рядом Ирa сказала:
  – Он делает так иногда, а иногда еще мяукает или начинает громко петь песни своего любимого певца, ты привыкнишь к этому... Не пойду грузить ящики, я уже делала это сегодня, теперь пусть другие грузят, – добавила она.
    Все стояли и рассматривали открытки, ожидая, когда конвейер начнет двигаться.
  – Ты! Ты кладешь письма в ящики очень медленно, – сказала недовольным тоном Алиса Анне, – двигай руками быстрее!
  – Да, она не может сортировать почту быстро. Ты! Твоя очередь идти грузить ящики, – обращаясь к Анне, хихикая, промолвила ее подружка Нелля. Она рассматривала за­граничную открытку с совершенно голым мужиком, стоявшим на берегу моря.
   Наша героиня рaбoтaла молча, не отвечая. Из единст­венного радио громко неслась джaзoвaя музыка, Алиса подошла к нему и выключила эту музыку. Король тут же закричал, чтo это его кумир поет:
  – Ты, оставь музыку в покое! – это безликое «ты» часто употреблялось работниками почты и неприятно резало слух Анны, в нем не чувствовалось никакого уважения, респекта к человеку: «Почему не назвать по имени того, к кому обращаешься?»
    Но радио уже молчало и Король подошел сам к нему и опять включил: музыка и пение вновь заполнили по­мещение, на что Алиса сказала возмущенно всем:
  – Он должен считаться со всеми или как? У нас голова пухнет от его музыки.
    Никто не ответил ей. «Они ругаются еще и из-за му­зыки», – подумала Анна.
    Она уже знала, что много ее коллег работало в отрасли почты в разных местах по двадцать – тридцать лет, не­которые начали свою карьеру в четырнадцать – шест­надцать лет, не закончив школу; сам начальник почты имел образование средней школы – так сказала Анне одна женщина.
    Король, например, проработал в разных местах на почте около тридцати лет. «Может быть, я также начну лаять или мяукать, если поработаю здесь долго. Ведь почтoвая ра­бота – тупая, особо думать не надо, но надо иметь хо­рошие мышцы, сильные руки и ноги», – пронеслось в голове у нашей Анны.
    Было очень пыльно, грязно и душно в этом цехе. На ли­цах некоторых работников блестели капельки пота; одни обмахивались открытками или письмами, а другие вре­менами выходили из цеха на улицу, чтобы вдохнуть све­жего воздуха. Сортировщики по очереди подходили к реле, управлявшему вентиляцией, крутили его, пытаясь настроить так, чтобы побольше свежего воздуха поступало в помещение, но ничего не получалось:
  – Бесполезно, реле не работает. Наши механики про­бoвали починить его, но у них ничего не получилось, – говорили они между собой.
    Затем Марта, маленькая худенькая иностранка с длин­ными черными волосами, приехавшая в Швецию из той же страны, что и Нелля, открыла ближайшее окно, но на улице было жарко и это не помогло; Анна почувствовала, что ее футболка стала влажной от пота, глаза чесались от пыли в воздухе, и oна начала мечтать о последнем дне работы на этой почте, где рабочая обстановка становилась вре­менами просто невыносимой для нее.
   «Но как найти другую, лучшую работу в этой чужой стране, где у меня нет знакомых, способных помочь в этом?» – задавала она не раз себе вопрос. В такой обста­новке она никогда не работала, таких недружественных, злых товарищей она никогда не имела и таких ситуаций на работе, когда на нее специально словесно нападали, стараясь сделать ей неприятно и обидеть, она никогда не имела. Анна, добрая по натуре, терялась, не зная, как защитить себя, к тому же она не владела в совершенстве шведским, чтобы достаточно защитить себя словесно.
    Открывавшая теперь мешки Белла завалила почтой всю кон­вейерную верхнюю ленту, а нижняя лента все еще стояла неподвижно из-за обилия собравшихся в дальнем углу для погрузки на тележки тяжелых ящиков.
  – Хорошо, я пойду грузить ящики, хотя и у меня есть справка от врача, что мне нельзя поднимать тяжелое, – наконец проговорила шведка Кайса, высокая худая женщина средних лет, работавшая на почте на полставки, а другую половину она была на больничном очень долгое время по состоянию здоровья: «Я чувствую боль во всем теле», – говорила она иногда женщинам.   

    Через некоторое время в цех вошла бригадир Мона и молча начала грузить ящики на тележки вместе с Кайсой, конвейер тронулся, голубые ящики поехали и работники вновь занялись раскладыванием почты в стоявшие рядом с ними голубые ящики. Минут через десять на нижней ленте ящики оста­новились опять, хотя сама лента нижнего этажа про­должала двигаться – это уже застрял ящик где-то на нижнем этаже. Все сортировщики, ругаясь, полезли под конвейер выяснять, чей ящик был причиной:
  – Ты, это твой ящик стоит поперек на нижней ленте, – раздался голос Короля в сторону Анны, – не лезь туда рукой, пока мы не нажмем на кнопку «вынужденной остановки»: можно сломать руку.
    Кнопка была нажата и она остановила работу всех конвейеров на всей стороне открытия почты. Анна залезла с головой под конвейер и поставила ровно застрявший поперек ящик; Король выдернул назад кнопку остановки и все конвейеры зашумели и задвигались. Через тридцать минут рабочий день Анны кончился и она пошла пе­реодеваться в раздевалку.
    Это был обычный рабочий день, подобных ему было много потом у нашей героини. Задумайся, читатель, и сравни свою работу с работой Анны, может быть твоя работа не такая уж и плохая, как тебе иногда кажется.
    Да, рабочие дни на почте мало чем-то отличались друг от друга и были похожи на тот, который я описала выше. Единственной разницей были часы дежурства ее бригады до восьми часов вечера в субботу и воскресенье, которые они имели согласно их схеме один раз в месяц.
    В эти дни Анне и другим женщинам приходилось вы­гружать из машин прибывавшие мешки с почтой и ящики, регистрировать их в компьютере и подвешивать за крючки к потолку. Тут уже, мой друг, если мешок был очень тяже­лый, то женщины поднимали его вдвоем и зaтем клали на конвейерную ленту, а мешков этих прибывало много, очень много!
    Не сердись на меня, мой читатель, за долгое и может быть нудное описание той почты. Я не могу обойти стороной ее, ведь моя героиня проработала там около четырех лет, а это немало.
    Но я постараюсь не навести на тебя скуку и не вызвать у тебя зевоту. Я постараюсь, мой друг, коротко рассказать тебе, что эти четыре года были для моей героини Анны тяжелой борьбой, в которой ей удалось выстоять и победить.
    Ты можешь спросить: с кем боролась она? С руководст­вом почты, которое придиралось и преследовало ее; с товарищами по работе, которые не только при­дирались к ней, но и моббаде ее; с проблемами, которые возникали с ее дочерью и, наконец, с самой собой, со своей слабостью.
    Были минуты, когда Анна не верила в свои силы, была готова сдаться и пустить все идти «по течению», но она сумела взять себя в руки, продолжить борьбу и не сдаваться, бороться до конца, до победы. Ты можешь задать вопрос, читатель: что было ее победой? Подожди, мой друг, не торопись, дай мне рассказать до конца ее историю. Историю, похожую на множество других историй людей, переехавших жить в чужую незнакомую страну в надежде на счастье там.
   Для некоторых эта надежда на счастье оправдалась сразу или через некоторое время, для других – после многих пережитых трудностей и испытаний, а третьи не нашли никогда счастья в новой стране и оказались там на «дне жизни» или вернулись назад на свою родину.
    У всех, читатель, все произошло по-разному и Аннин случай – это лишь один из огромного множества историй, как все может сложиться.
    Время шло, однажды Рогер сказал Анне, что их се­мейное предприятие – дома в Троне – его семья продает за хорошие деньги, которые они должны разделить между им и его детьми, но поскольку фирма переписана на имя среднего сына Эрика, то и все вырученные от продажи боль­шие деньги, миллионы, будут положены в банке так же на имя Эрика.
    Тем временем наступило лето и Диана приехала домой на каникулы. Она сидела все время дома, так как никого из ровесников в Нолсте не знала. Иногда Рогер возил Анну с дочерью по пригородам Стокгольма, но он продолжал много работать. Дела фирмы, строившей камины, шли не очень хорошо и лицо Анниного друга иногда покрывала тень заботы, но она сердцем чувствовала, что не только это печалило Рогера, а было что-то еще, о чем он не говорил ей.
    День шел за днем, приближался конец июня и все ближе подходил час окончания трехмесячного договора работы на почте. В один день она пошла послушать информацию, решив после ее поговорить с ответственной за договоры Моникой.
    Ин­формацию проводил бригадир Пелле, в числе прочего он сообщил всем присутствующим:
  – Конвейер около часа не работал на стороне открытия почты, нам пришлось вызывать механиков из соседнего города. Опять кто-то обрезал провода у двух телефонов, мы не знаем, когда это произошло. Вы кладете много писем в ящики с не теми почтовыми номерами и часто кодируете письма с ошибками, в результате чего они попадают не в те почтовые отделения, и мы получаем жалобы от наших партнеров, – говорил он размеренно, спокойно и важно. – И еще: нам известно, что некоторые уходят домой раньше положенного; все должны уходить с рабочего места за пять минут до окончания смены, чтобы переодеться и успеть на автобус, но не раньше. Есть вопросы? – и Пелле оглядел присутствующих.
    Все в столовой молчали и информация закончилась, зато выходя из комнаты оживленно обсуждали новости и гадали, кто же все-таки может заниматься саботажем на почте. Были и недовольные тем, что уходить с про­изводства можно только за пять минут до окончания смены, потому что они имели привычкой уходить намного раньше этого.
    Анна поднялась на второй этаж и начала неуверенно искать комнату Моники, потому что была там в первый раз, решая в голове, соглашаться или нет, если та предложит ей остаться работать еще на три месяца. Ее душа и сердце твердили: «нет», но разум и опыт говорили: «да, потому что нельзя отказываться от работы – могут быть проблемы, если в будущем не удастся найти работу и придется идти в горсовет-коммуну просить социальное пособие». Она увидела двух мужчин – пожилого седого и средних лет с русыми волосами, сидевших напротив друг друга в большой комнате, кто они Анна не знала, затем она увидела и Монику.
    На Аннины слова об окончании ее трехмесячного ра­бочего контракта Моника ответила с удивлением:
   – Ты оформлена на постоянную работу у нас на почте с первого апреля, твоя фамилия стоит в списке, – она смотрела на бумаги, которые держала в руках.
  – Оформлена на постоянную работу с первого апреля!? – повторила Анна ее слова, совершенно ошарашенная такой неожиданной новостью, – я ничего не знала и мне никто до сих пор не сказал об этом. «А ведь сейчас конец июня», – подумала она.
    Наша героиня шла от Моники и пыталась «перевaрить» известие: получалось, что на почте она была уже почти три месяца постоянным работником, ничего об этом не знала, и продолжала искать другую работу. «Много я чудес повидала на этой почте, вот и еще одно чудо прибавилось. Ну прямо, необыкновенное рабочее место, сказочная почта, почта-чудесница с озабоченными сексом и по-собачьи лающими мужиками, недобрыми злыми женщи­нами, множеством больных работников со справками и иногда случающимся саботажем... А ведь я ни разу ни говорила с шефом почты или с начальником дневной ра­боты и даже не знаю, как они выглядят... Что-то теперь будет!?» – думала Анна со смешанными чувствами.
    Она не знала, радоваться ей или печалиться по случаю такого события. С одной стороны она получила по­стоянную работу и постоянный заработок, но с другой - работа была физической и тяжелой, а товарищи по работе – недружелюбными по отношению к ней и вообще друг к другу. Выдержит ли она все на таком рабочем месте? До шведской пенсии в 65 лет ей было далеко, шестнадцать лет, и самой увольняться можно, но опасно, когда не уверен, что найдешь другую работу.
    Анна подошла к Ире и поделилась с ней новостью, на что Ирa ответила, что она сама до сих пор не знает, оформила почта ее на постоянную работу или нет:
  – Я поднимусь сейчас наверх к Монике и спрошу.
    К Анне подошел Кен, который, если ты помнишь, читатель, имел справку от врача об освобождении от поднятия тяжестей. Он часто делал страдальческое лицо и показывал многим на почте руки и ступни ноги, одетые в какие-то специальные приспособления, видимо купленные в аптеке.
  – Ну что, решила, когда я могу к тебе домой приехать? Не пожалеешь, я все делаю отлично в постели, – зашептал он тихо почти в ухо Анне.
  – Я же сказала тебе, что у меня есть сербо, и мне этого хватает. Оставь меня в покое! – раздраженно ответила ему наша героиня.
  – Твой старик, да что он может! – уже злобно прошеп­тал Кен и отошел, оглядываясь: слышал ли кто-то или нет.
    Надо отметить, мой друг, что не он один имел такие приспособления. Был еще один мужчина-иностранец на почте, имевший их, и шведка около пятидесяти пяти лет – Ингрид, проработавшая в этой отрасли более тридцати лет и ходившая не только с приспособлениями на руках, но и часто с большими пузатыми наушниками, закрывавшими уши: она не выносила шум от сортировавшей машины. Такое вот это было рабочее место и предприятие со мно­жеством больных работников.
    Минут через десять Ирa вернулась и радостно со­об­щила:
  – Меня они также оформили на постоянную работу с первого марта – я тоже есть в списках. Ох, как я рада! Теперь мы с сыном можем уйти от моего шведа, хватит кормить тунеядца! Меня тяжелые ящики не пугают: я молодая и на здоровье пока не жалуюсь.
    Они работали в цехе машинной сортировки, в котором было так же, как и на стороне открытия почты, не­выносимо жарко; крути-некрути вентиль, регулирующий температуру в помещении, – ничего не помогало. Само здание было построено, как им казалось, из металла: постучишь снаружи по стене – звучал металл, постучишь внутри – также звучал металл, поэтому все помещение нагревалось в жаркую погоду до тридцати и больше градусов. Теплый воздух стоял в нем, не двигаясь, да еще туда добавлялась пыль, летевшая при сортировке от машины.
  – Ирa, я пойду в раздевалку и одену футболку без ру­кавов, чтобы было полегче работать у машины, – обратилась Анна к Ирине и направилась туда мимо сидевших рядом и сортировавших письма в ручную двух студентов.
    Она вошла в раздевалку и увидела Лилию, раздававшую трем женщинам – двум молодым шведкам и иностранке Белле, родом из Лилиной же страны, – купленную «по дешевке» водку:

  – Осторожно, осторожно, не разбейте, – тихо говорила им Лилия, а в раздевалке раздавалось негромкое позвя­кивание «динь-динь». «Значит она вышла на работу из отпуска», – промелькнуло у Анны в голове и она вер­нулась в цех.
    Сортировочнaя машина уже громкo гудела там и письма летели в ячейки. Наша героиня присоединилась к уже собиравшим письма Иде и Аните – втроем было легче это делать.
  – Ты, клади письма ровно и правильно, слышала ведь, что много писем попадает в ящики с другими номерами, – громко и недовольно проговорила Анита, уничтожающе глядя на Анну, но та ничего не ответила ей. «Ну что вот приди­рается, ведь я только подошла к машине», – подумала наша героиня.
   После сорока минут беготни около машины они сели сортировать письма в ручную. К ним подсела Ирa, вы­шедшая из комнаты кодирования, а затем они увидели Лилию, приближавшуюся к ним с возбужденным выра­жением лица.
   Она подошла близко к Анне и Ирине:
  – Бригадиры позвали меня в контору и сказали, что им стало известно о том, что я продаю спиртное на почте, и я не смею это делать. Кто-то донес им. Но ведь поехать на родину стоит мне дoрогo. Почему не заработать немного лишних денег на водке? И везти бутылки тяжело, руки болят от сумок, – как бы обиженно сказала она им по-русски и отошла.
   «Кто-то кроме меня видел, как Лилия раздавала водку, и сказал бригадирам», – подумала Анна.
    Так прошел еще один рабочий день. После работы Анна поехала на электричке в Стокгольм на квартиру к Рогеру. Скоро приедут старшая дочь с внучкой в Швецию и они хотели поговорить об этом, заранее подготовив программу их пребывания здесь: куда сводить, что интересное по­казать им.
    Электронное табло на станции показывало, что элект­ричка опаздывает на двадцать минут из-за ошибки в светофоре. Анна взяла одну из бесплатных газет, стопки которых лежали на станции, и стала читать ее. Эти газеты, где коротко рассказывалось о новостях и происшествиях в области Стокгольма, всей Швеции и зарубежных, o куль­турных событиях и печаталась программа телевидения она любила читать, как и все другие пассажиры, поль­зо­вавшиеся электричкой. Среди прочих разных проис­шествий там было написано, что одна женщина, жившая в том же районе, где жила Ирa, выбросилась из окна своей квартиры на восьмом этаже и разбилась насмерть. Затем подошла наконец-то электричка и Анна поехала в Стокгольм к Рогеру.
    Она имела свои ключи и могла сама открыть входную дверь. Так она и сделала. Наша героиня вошла в коридор квартиры Рогера и услышала его злой громкий голос, говоривший кому-то по телефону:
  – Это было мое предприятие, я получил его в наследство от моего отца, а значит и деньги мои. Ты получил их на свой счет в банке только лишь потому, что я переписал эти дома на тебя. И когда я говорю тебе, что нуждаюсь в деньгах и прошу у тебя деньги, ты должен давать их мне.
    Анна поняла, что Рогер разговаривал с сыном Эриком.
  – Это мои деньги, мои, ты понял, но мы еще поговорим об этом, – сказал Рогер, заметив вошедшую Анну, и положил трубку.
    Он сидел на диване с красным лицом и старался ус­покоится.
  – Какие-то проблемы, любимый? – спросила его Анна и поцеловала в щеку.
  – Нет никаких проблем, – недовольно сказал Рогер, с трудом справляясь с возбуждением после разговора.
   Анна подозревала, что Рогер имеет денежные проблемы, вызванные плохо идущей продажей каминов и сейчас он нуждается в деньгах, видимо в большой сумме. Он ни­когда особо не посвящал Анну в свои финансовые сделки, поэтому она могла только предполагать это. Анна знала, что деньги от продажи домов в Троне лежат на счету на имя Эрика, который, видимо, отказывает Рогеру в какой-то денежной помощи, то есть попросту говоря не хочет давать отцу отцовские деньги. Но она никогда не вме­шивалась в финансовые дела своего сербо и не стала сейчас расспрашивать его: если он посчитает это нужным, то сам расскажет ей об этом.
  «Я приехала к моему другу в недобрую минуту», – подумала Анна, села на диван и тихо стала ждать, когда Рогер успокоится. Она сообщила ему, что почта оформила ее на постоянную работу и теперь у нее есть гара­нтированный ежемесячный доход, чему можно только радоваться.
 – Рад за тебя, – буркнул все еще красный в лице Рогер и Анна поняла, что его мысли витают сейчас далеко от нее. – Пойдем погуляем по Стокгольму, я нуждаюсь в свежем воздухе, – добавил он. 
    По дороге они с уже успокоившимся Рогером обсудили программу мероприятий на приезд старшей Анниной дочери и внучки, этот долгожданный день и час их встречи через четыре года разлуки должен был прийти совсем скоро. Младшая дочь Диана также с нетерпением ждала этой встречи, считая дни в календаре.
    На другой день на почте Анна сказала Ире:
  – Вчера в газете было написано, что в твоем районе женщина выбросилась из окна. Ужасно!
  – Да, я знаю. Она – русская, ей было лет двадцать семь, гуляла часто с совсем маленькими детьми: один сам еле ходил, а другого она в коляске возила, – начала рассказывать Ирa. – Ее муж был не швед, а какой-то другой национальности и они жили в соседнем подъезде моего дома. Мы с ней никогда не разговаривали, здоро­вались только; я даже не знаю, как ее звали... Кошмар, оставила без матери двух маленьких детей! – осуждающе проговорила Ирa.
  – Жизнь – это сложная штука, и в чужой стране без родных и родственников она еще сложнее! – добавила грустно Анна, думая, что видимо случилось с той русской жен­щиной что-то очень серьезное и печальное, чего она не смогла выдержать. И ей было очень жалко ее маленьких детей: каково им будет расти без родной матери, без ее ласки и теплых слов любви и поддержки.
    Еще пробежали дни и наконец-то радостный час встречи со старшей дочерью и внучкой настал. Самолет при­землился и через некоторое время Анна и Диана увидели идущих Ольгу и Машу. За две недели Анна и Рогер показали Ольге Стокгольм и его музеи, пригород и ок­рестности этого большого красивого города, а Рогер даже свозил их всех на своем «Мерседесе» в Копенгаген (Дания), где они увидели много играющих на улице русских му­зыкантов.
   Этот город с его памятниками был необыкновенно кра­сив и величествен, но больше всего Анна была поражена тем, что увидела одиноко стоявшего на улице и игравшего на трюмпете Сергея – бывшего учителя из Дианиной гимназии в Милене. Его с трудом можно было узнать: коп­на нестриженных волос на голове и длинная борода, и если бы не кассеты с его именем, которые лежали рядом на продажу, Анна так и прошла бы мимо.
  – Сергей, это ты?! Как ты попал сюда? – воскликнула она с удивлением.
  – Да, здравствуй. Я живу теперь в Москве и в Швецию не вернусь, а сюда при­ехал подзаработать денег, здесь очень много туристов из разных стран, – ответил Сергей, особенно не обрадо­вавшийся этой встречи на улице, и они обнялись.

  – А я живу теперь недалеко от Стокгольма. Ну, всего хорошего тебе, может быть еще увидемся когда-нибудь, – сказала ему Анна и отошла, поняв, что Сергей не хочет, чтобы его узнавaли, когда он играет на улице: около него лежало в футляре из-под трюмпета несколько брошенных прохожими монет.
    Дочь Ольга рассказала им последние новости: она позна­ко­милась в Москве с одним добрым парнем, который хо­рошо относится к Маше, и они планируют начать жить вместе; Аннин папа чувствует себя хорошо и скучает по Диане и Анне; ее брат Виктор организовал свою фирму по продаже родниковой воды и дела фирмы пока идут хорошо; сестра Анны Люба все еще не получила зеленую карточку, разрешающую легально работать в США, и продолжает жить с русским американцем, с которым они хотят пожениться.
   Очень трудно им жить нелегально там и приходится сталкиваться с разными проблемами, особенно много хлопот приносят Любе ее дети, она и этот американец делают все, чтобы Лариса и Олег остались жить в США. «Но это нелегко, ох, как нелегко!» – говорит Люба, когда звонит их папе в Москву.
    Ее дочь Лариса после лечения от наркомании стала чувствовать себя очень плохо, часто находится в деп­рессии или в большом раздражении, но Ларису не выслали в Россию. Теперь ее сын Олег был арестован, потому что угнал какую-то чужую машину, и они боятся, что его могут выслать назад в Россию.
  «Да, сестре моей также очень трудно, но она борится за себя и за своих детей и не сдается. Молодец!» – думала Анна. Ее сестра Люба всегда была борцом в жизни и никогда не боялась трудностей, и Анне было очень жалко, что контакт между ними прервался, а как было бы хорошо поговорить друг с другом, поделиться горестями и под­держать друг друга хотя бы добрыми словами участия.
    Все дни пребывания Ольги и Маши в Нолсте младшая дочь Диана была радостной, довольной и даже выглядела счастливой, а сами дни были наполнены поездками, по­сещениями, впечатлениями, шутками и смехом.
    Две недели пролетели очень быстро, настал день отъезда гостей в Москву и в аэропорту внучка Маша получила от Рогера на память подарок: тоненькую зо­лотую цепочку с маленьким кулоном-сердечком. «Когда-то мы увидимся еще?» – думали они все с грустью в ожидании разлуки.
   Через несколько дней Рогер опять пригласил Анну и Диану поехать отдыхать в его дом в Испании, на что Анна ответила согласием, а ее дочь сказала, что там очень жарко и она предпочитает остаться в Швеции. Они отвезли Диану на машине Рогера назад в Милен, где она пообещала Анне прилежно учиться, а сама Анна и Рогер уехали в Испанию на три недели.
   Эти три недели у моря с прогулками теплыми вечерами по набережной помогли им расслабиться и хорошо отдохнуть; они загорели, ра­довались теплу и солнцу и улыбались сами, видя вокруг себя радостных туристов и испанцев. На «Мерседесе» Рогера они посетили много мест на побережье Коста Бланка и даже съездили на три дня в Барселону. И – назад домой, в Швецию, ведь теперь эта страна была и Анниным домом.
    Наступили будни с их заботами; наша героиня про­должила работу на почте, где она познакомилась с еще двумя русскоговорящими работниками, которые работали только по выходным. Это были женщина средних лет – Регина и парень лет тридцати с небольшим – Слава. Регина говорила всем на чистом русском языке, что она не русская, а из Прибалтики, но у нее есть своя квартира в Санкт-Петербурге; Слава же был из Москвы. Оба они имели высшее образование с родины, но работу по специальности не нашли в Швеции.
    На почте появлялись большие и маленькие проблемы, и Анна уже была уверена, что ей будет нелегко там работать. Она поняла, что бригадиры имеют своих лю­бимчиков и относятся к работающим далеко неодинаково. «Чем это объяснить?» – пыталась Анна найти причину.
    Наша героиня видела, что дисциплина «хромала» на почте: некоторые продолжали уходить намного раньше домой, а другие постоянно опаздывали; бригадиры го­во­рили на информации, что все должны выполнять все виды работ по кругу, но на деле они ставили одних и тех на тяжелую работу, а некоторых – все время на легкую независимо от того, имели они справки от врача или нет; кому-то бригадиры делали замечания за отсутствие на рабочем месте, а кто-то мог периодически выходить курить на улицу в рабочее время.
    Многие на почте вообще имели свои индивидуальные схемы и не работали до позднегo вечера, хотя на ин­формации бригадиры говорили, что все обязаны работать до десяти часов вечера, потому что почта приходит на грузовиках в ос­новном после обеда. И наконец, кто-то мог плохо себя чувствовать и уйти домой раньше, не потеряв за эти часы зарплату, а с кого-то бригадиры делали за ранний уход денежный вычет. «Почему? Ведь все должны быть равны в своих правах и не чувствовать себя диск­ри­минированными», – искала наша героиня ответ.
    Прошло некоторое время после их возвращения из Испании в Стокгольм и Анне опять поневоле пришлось услышать телефонный разговор Рогера с сыном Эриком о деньгах. Была та же тема: Рогер требовал деньги, но уже говорилось и о других детях Рогера – Еве и Патрике, ко­торые тоже, как поняла Анна из разговора, хотели по­лучить свою долю денег от проданных за многомиллионную сумму домов, которые достались Рогеру по наследству от отца. 
  – Нам не получить денег от него, но дом в Испании, он записан также на него. Что будет с ним? – озабоченно сказал Рогер сам себе, поглощенный своими мыслями и не замечая пришедшую Анну.
  – Добрый вечер, любимый! – обратилась она к нему и чмокнула в щеку. – Как у тебя дела?
    Рогер вздрогнул от неожиданности, он сидел взъеро­шенный, озабоченный и весь поглощеный своими мыслями.
  – А, бабушка, ты пришла..., – и он посмотрел на Анну отсутствующим и немного холодным взглядом, – я должен выпить вина, чтобы расслабиться.
    Рогер открыл привезенную из Испании бутылку крас­ного вина и начал пить один стакан за другим, весь в своих мыслях и не обращая внимания на Анну. Он имел при­вычку «расслабляться» каждую пятницу и субботу, как это делали многие в Швеции, но сегодня была среда и Анна сказала шутливо, стараясь немного рассеять его мрачное настроение:
  – Милый мой, ты не забыл, что сегодня только среда?
   И вдруг oнa услышала в ответ сказанные Рогером зло и в раздражении слова:
  – Заткнись, не твое это дело! Я пью, когда хочу и сколько хочу и не тебе указывать мне!
    Анна в удивлении посмотрела на него: за почти четыре года вместе он впервые так говорил с нею. Она расстерялась от неожиданности и, подумав, что может быть сможет чем-то помочь ему в его проблемах, ласково сказала:
  – Любимый, что случилось, могу ли я помочь тебе?
  – Нет, мне твоя помощь не нужна, – резко и холодно ответил ей Рогер, продолжая молча пить красное вино.
    Вечер был испорчен для Анны, это была первая «трещина» в их отношениях. Ей было ясно, что Рогер имеет серьезные денежные проблемы, и Эрик не торо­пится разделить полученные им от продажи семейного предприятия деньги на всех членов семьи. «Но я здесь при чем, зачем кричать на меня?» – думала Анна.
    Между тем проблемы на почте все продолжали рaсти для Анны. Тяжелые рабочие задания, связанные с поднятием тяжелых ящиков и мешков, каждодневные собирания писем из сортировочной машины повлияли нa ее еще до почты болевшую спину отрицательно: боли не проходили, а стали постоянными, иногда слабее, иногда сильнее; многие женщины и некоторые мужчины – товарищи по работе – постоянно придирались к ней, стараясь сказать неприятное и унизить, а ее «ухажеры» все также на­зойливо приставали к ней с предлoжениями сексa.
    Рогер уже не приезжал каждый раз встречать Анну на машине, когда она заканчивала работу в десять часов вечера и ей приходилось темными вечерами начале двенадцатого одной идти примерно пятьсот метров по пустынным улицам и через небольшой лес от дальней автобусной остановки до своего дома: автобус по ее улице ходил только до семи часов вечер. Особенно не хотелось идти так далеко в темноте по пятницам, когда масса гуляющих «расслабляющихся» подростков и молодежи заполняла улицы, электрички и рестораны.
  «Вся жизнь – борьба, покой нам только снится!» И жизнь продолжается, несмотря ни на что. Она решила бороться, чтобы изменить свое положение на почте хоть немного к лучшему: записалась в списке у своего бригадира Пелле, что хочет также работать на маленьких посылках, благо бригадиры объявили на информации, что этот отдел нуждается в дополнительных работниках, а также в отделе статистики, где работать было намного легче: работающие там часто сидели и ничего не делали, а просто разговаривали.
  – Ты хочешь работать в отделе просмотра посылок или статистики? – усмехнулся Пелле и ничего не ответил. Через несколько дней новенькие начали работать в этих отделах, но не Анна.
    Однажды, зная, что многие на почте имели специальные схемы, в том числе и по причине неходящего транспорта, она по­дошла к ответственному за них бригадиру Нильсу:
  – Нильс, можно мне получить другую схему, чтобы уходить домой вечером в девять часов, потому что я боюсь идти в темноте и в одиночестве от остановки пол­ки­лометра до дома.
    И вдруг Нильс стал громко при всех орать на нее, глядя с насмешкой и уничтожающе:
  – Ты, ты хочешь получить другую схему?! – на­ходившиеся в цехе сортировщики замерли и стали прислушиваться к разговору. – Нет! Иди наверх к начальнику дневной работы!
    Анна пошла туда, не зная толком, кто был этим начальником. Она увидела двух мужчин: одного пожилого седого, сидевшего с сонным видом за столом, и другого – средних лет, сидевшего напротив пожилого, которые согласились поговорить с ней. Они отвели Анну в отдельную комнату, выслушали ее жалобы на боли в спине из-за каждодневной тяжелой работы и просьбу о новой схеме:
  – Моя спина начала болеть после гостиницы «Берег» и я хотела бы иногда работать с другими рабочими заданиями, чтобы дать спине немного отдыха. И, пожалуйста, раз­решите мне заканчивать в девять часов вечера. Я боюсь одна ходить и за мною уже шел один раз подозрительный мужчина.
    Пожилой седой мужчина, оказавшийся начальником почты, сидел и слушал ее все с тем же сонным видом, не признеся ни слова, а помоложе, которого звали Стив, как узнала позже Анна, сказал:
   – Ты все врешь, иди в цех работать, – и они оба стали молча смотреть на нее.
    Неожидавшая такого поворота дела, Анна ни с чем возвращалась в цех открытия почты, где она была за­писана работать в тот день. По пути она зашла в один из туалетов, закрыла за собой дверь, а через минуту кто-то стал сильно дергать ручку этой двери и стучать по ней кулаком:
  – Ты, хватит сидеть там, я тоже хочу! – это был скрипучий прокуренный голос Беллы и Анна услышала хихиканье.
   Она вышла из туалета:
  – Зачем стучать в дверь, есть другие туалеты на почте, – сказала наша героиня ей, на что она услышала в ответ:
  – Чертова ведьма! – это Стува обозвала ее, с улыбкой наслаждаясь эффектом от сказанного.
   

    Но Анна ничего не ответила ей, вошла в цех открытия почты и встала у конвейера раскладывать почту в ящики. Минут через пять конвейер остановился, все сор­ти­ровщики стали толкать свои ящики, вытаясь выяснить, почему он остановился.
  – Ты, твой ящик застрял, лезь под конвейер и толкни его! – обращаясь к Анне проговорила Алиса, а ее подружка Нелля захихикала.
    Анна полезла под конвейер, и начала толкать ящики, стоявшие на ленте нижнего этажа, но вдруг вздрогнула, так как послышалось завывание, похожее на волчье:
  – У-у-у, у-у-у, у-у-у, – это уже не лаял, а выл Король, показывая пальцем на дальний угол конвейера, где со­бралось множество ящиков на погрузку.
    Но никто из сортировщиков не торопился идти грузить их. Ира, Белла и еще одна шведка – Оза – ушли на улицу курить. Вдруг раздалось громкое:
   – Ты, Анна, потаскуха, шлюха, иди грузить ящики, я не собираюсь делать это за тебя! – со злостью и ненавистью говорил, почти кричал, швед Оскар – мужчина такого же возраста, как и Анна.
    Затем он обозвал ее еще ругательскими словами, которые в Швеции употребляют не часто, и добавил с чувством:
  – Вы, русские девки, приезжаете в Швецию в поисках богатых мужиков, чтобы ободрать их как липку, а потом бросить! – Оскар смотрел на Анну бешенными ненавидящими глазами, но она молчала.
    Он взял открытку, лежавшую на конвейерной ленте:
  – Похожа на Анну, – с чувством сказал он стоявшей рядом сортировщице, показывая на изображенную на открытке большую обезьяну.
  «Откуда в нем столько злости и ненависти, ведь я никогда с ним близко не общалась и мы находимся на работе, разве можно в Швеции так обзывать товарищей по работе и кричать на них?», – думала Анна, чувствуя, что настроение у нее совсем испорчено этим неудачным днем.
    Она так ничего из своих просьб и не получила, бригадиры продолжали ее ставить только на тяжелую работу, хотя часть сортировщиков стала работать в других отделах, а Белла получила разрешение работать только до восьми часов: автобус не ходил вечером в тот район, где она жила. «Почему не я?» – опять задавала Анна сама себе вопрос и старалась найти на него ответ.
    Затем пришла новость: почта получила нового на­чальника – женщину и Стив, с которым Анна разго­варивала один раз наверху, будет отвечать за дневную работу на почте. По почте ходили слухи, что она была строгим начальником и уже работала где-то на подобной почте. «Теперь, может быть, будет порядок на нашей почте и все работники будут рассматриваться на равных правах», – надеялась Анна.
   Однажды они увидели этого нового шефа – молодую высокую женщину – она ходила между рядами сортировщиков на стороне машинной сортировки и спрашивала: «Как дела?». С таким же вопросом шеф остановилась недалеко от Анны и посмотрела на нее. Анна в нескольких словах рассказала ей о своей ситуации: сначала почта сделала ее постоянным работником, без предварительного разговора с ней, и теперь ставит ее только на тяжелую работу, не давая возможности иногда работать в других отделах.
  – Знаешь что, иди разговаривать об этом к Стиву, я не хочу вмешиваться в его дела, – ответила ей вежливо и с улыбкой новый шеф и пошла дальше по цеху.
    Время шло, наша героиня периодически ездила в Милен к Диане, помогая ей в покупке продуктов и уборке – ведь дочери надо было очень много тренироваться играть на пианино и она подолгу задерживалась в гимназии, делая это на школьном фортепьяно. Почти каждый день Анна звонила Диане, стараясь быть в курсе всего проис­ходящего с нею, но вдруг дочь опять пропала: перестала отвечать на звонки матери, а две девушки-студентки, жившие в одной квартире с Дианой, начaли говорить Анне, что ее дочь закрывается в своей комнате и не выходит оттуда.
    Анна стала искать по телефону куратора гимназии Бритту, пытаясь выяснить, случилось ли что-то серьезное и надо ей все бросать и срочно ехать в Милен или ничего страшного не происходит. Бритта позвонила сама в Нолсту:
  – Ты должна приехать в Милен, мы не знаем, что с ней делать. Пока она учится у нас в гимназии, мы отвечаем за нее, но она отказывается ходить в школу не была там уже две недели без уважительной причины. Я была у нее в квартире, но она закрывается в своей комнате, не хочет со мной разговаривать и я устала от проблем с нею, – раздраженно проговорила Бритта. – Мы должны решить, что делать с ней, может быть она нуждается в помощи врача.
  – Хорошо, я приеду завтра, – ответила Анна, с тревогой рассуждая про себя: «Диане скоро исполнится де­вятнадцать лет, что случилось с ней опять? Депрессия?.. Ведь она была довольной и радостной летом».
    Рогер сам вызвался отвезти Анну в Милен. Дверь в квартиру открыла Дианина соседка-студентка, затем вышла из своей комнаты сама Диана – опухшая от слез и лежания на кровати и похудевшая, а через некоторое время к назначенному часу пришла куратор Бритта. Они все сели за стол, стали выяснять сложившуюся ситуацию и что делать дальше.
  – Я ходила в школу и все было хорошо в начале, но потом оказалось, что все знают о происшедшем со мною весной и учителя стали спрашивать, как у меня сейчас дела со здоровьем. Ты все всем рассказала, хотя в твои обязанности, как куратора школы, входит не разглашать то, с чем тебе приходится сталкиваться по роду твоей работы. Все должно было остаться между тобой и мной, ты нарушила секретность, хотя обязана не разглашать служебную тайну. Каково мне ходить теперь в эту гимназию? – со слезами в голосе сказала Диана, обращаясь к Бритте – если ты помнишь, читатель, в Швеции все обращаются на «ты» друг к другу, независимо от возраста.
  – Если ты не хочешь учиться у нас, то мы оформим все нужные документы и ты можешь начать в другой гимназии, – в раздражении Бритта перебила Аннину дочь. Ей было явно наплевать на судьбу чужого подростка и она хотела только избавиться от Дианы, приносившей ей большие хлопоты.
    Анна поняла состояние дочери и сказала:
  – Диана, тебе восемнадцать лет и ты имеешь право сама решить, хочешь ли ты продолжать учиться в этой гимназии, но только не пожалей в будущем, если решишь бросить ее.
    Нашей героине Анне было не просто неприятно, что сложилась такая ситуация в отношении ее дочери, но и возмутительно: «Зачем куратор рассказала всем в школе о слу­чившемся с Дианой, о том, что Диана была в больнице, ведь она обязана сохранять слу­жебные тайны. Может быть потому, что мы иностранцы. Поступила бы Бритта так в случае со шведской ученицей? А с нами она даже разговаривает пренебрежительно и свысока!»
  – Я все уже решила: хочу бросить эту музыкальную гимназию и уехать из Милена. Я начну учиться в гимназии в Нолсте. Мои вещи собраны и я готова ехать сегодня, – твердо ответила дочь.
  – Вот и хорошо, я пришлю тебе все нужные бумаги по почте в Нолсту, чтобы ты могла начать учиться там после Нового года, – с явным облегчением и удовлетворением сказала им куратор Бритта и лицо ее сразу как бы посветлело.
    На машине Рогера в этот же день они перевезли Диану и ее вещи в Нолсту и на другой день дочь написала заявление о принятии на учебу в гимназию в этом городке, где она и начала учиться после Нового года, решив порвать с пианино и музыкой, как будущей профессией. Какую другую профессию выбрать, она еще не решила тогда: будущее должно показать.
   А Анна, расстроенная происшедшими событиями и в тревоге за дочь, пошла следующим утром работать на почту, где на информации все услышали новость: Моника, занимавшаяся договорами и набором сортировшиков, была переведена работать на другую почту, вместо нее этим будет заниматься мужчина – иностранец, пе­реселившийся в Швецию более двадцати лет назад. Это был мужчина средних лет, небольшого роста, с черными вьющимися волосами и темно-карими строгими глазами.
  – Меня зовут Ник. Я буду заниматься вопросами пер­сонала и реабилетации на почте. Все справки-осво­бож­дения от тяжелой работы будут собираться у меня и, если кто-то хочет поговорить со мной о своем здоровье, то я сижу на втором этаже, – представился он им.
    Кроме этого изменения на почте было все одно и то же: мелкая грызня между работниками о том, кому грузить тяжелые ящики, или собирать письма из машины, или открывать пыльные мешки, но некоторым из них разрешили работать на легкой работе: со статистикой или на просмотре маленьких посылок, или они просто сидели каждый день за компьютором и искали с его помощью правильные и точные адреса получателей, которые иногда были неполными на отправлениях.
    Шли дни за днями, наступила настоящая зима и дни Рождества – по-шведски, если ты помнишь, читатель, он называется Юль – когда можно делать подарки родным, близким и вообще кому хочешь. По случаю большого праздника почта приглашала всех желающих работников на традиционный шведский рождественный стол с ветчиной, селедкой, сосисками и мясными шариками, а в маленькой столовой появилась наряженная елка.
    Однажды в эти дни Анна вошла в контору к бригадирам и увидела иностранку Стуву, дававшую что-то лежащее в целлофановом пакете бригадиру-женщине Моне со сло­вами: «Желаю хорошего Юля (Рождества)!» Мона взяла протянутый пакет: «Спасибо». Анна вышла из конторы, подумав: «Здесь, на этой почте, тоже что ли надо давать подарки начальникам, как и в гостинице «Берег», чтобы ставили на легкую работу? Но здесь есть еще три бригадира-мужчины, сделала Стува им также по­дарки?»
    Анна не решалась последовать ее примеру, она не знала точно, можно ли делать подчиненным подарки своим начальникам в Швеции, как смотрит на это закон – его нарушать ей совсем не хотелось.
    Эти шведские законы знала наша героиня плохо. «Было бы полезно, если бы школа для иностранцев или пред­приятие, где работает много иностранцев, просвещали их немного в этом. Ну откуда мне может быть известно, рассматриваются здесь такие подарки как взятки или в этом нет ничего плохого?» – рассуждала она.
    А между тем после Нового года Стува начала работать в отделе просмотра посылок или искала полные адреса через компьютер, в цехах открытия почты и машинной сор­тировки (на погрузках-разгрузках) она появлялась теперь очень редко - видимо, сделанные ею подарки помогли?!
    В положении же Анны на почте ничего не менялось: все та же тяжелая работа до десяти часов вечера, ожидания электрички, которая часто опаздывала – сломался светофор или пути, или снегу навалило много на рельсы, или очень большой минус на улице, чего не выдерживали вагоны – назывались причины на станции. В такие вечера опозданий электрички Анна вообще не успевала на автобус, шедший в ее сторону. По рассписанию все они ходили вечером очень редко и тогда нашей героине приходилось в темноте идти пешком от станции до дома.
    Потом пришла весна. Дни становились все длиннее и светлее, напоминая о приближении лета. Ласковое сол­нышко светило все ярче, помогая расстаять снегу и вылезти первым весенным цветам, а затем между ли­ловыми крокусами и желтыми нарциссами зацвели тюльпаны, радуя прохожих своими яркими разно­образными расцветками и формами. Анна и Диана увидели опять скакавших по деревьям под их окнами белочек и воздух в их маленьком городке наполнился запахами свежести и первой зеленой листвы. И природа, и люди просыпались от зимней спячки.
    Рогер между тем становился все молчаливее с Анной и они все больше отдалялись друг от друга: теперь были они вместе только с вечера пятницы до воскресения. Он пил бутылку вина за бутылкой, сидя вечерами перед те­левизором, надутый и недовольный; часто придирался к Анне: ты слишком толстая и грудь у тебя очень большая – я не люблю этого; ты ешь очень много; ты одеваешься не в моем вкусе; ты выглядишь все время сердитой – часто слышала она от него неприятные замечания. Сам Рогер поправился к тому времени, его большой живот выступал далеко вперед, но Анне никогда не приходило в голову подсмеиваться над своим другом за это. Она была добрым человеком, не любившим обижать окружающих людей.

    Конечно, читатель, выслушивать придирки Рогера нашей героине было неприятно. Ей было тогда уже пятьдесят лет, она устала от проблем на почте и с Дианой и хотелось уважения и покоя хотя бы в их с Рогером отношениях.
    Однажды Анна поехала к нему в пятницу после работы, уставшая, с болью в спине. Электричка опаздывала на десять минут, на перроне собралось много возбужденной и громко говорившей молодежи, ехавшей в Стокгольм, чтобы погулять и посидеть в кабаке, а кругом валялись банки из-под крепкого пива. Анна не любила эти вечера по пятницам: слишком много пассажиров было «навеселе» и надо было быть особенно «начеку».
    В вагон наконец-то подошедшего поезда вошел муж­чина средних лет с немытыми длинными волосами, в грязной одежде и с рваным пакетом в руке, из которого выглядывали собранные им вонявшие банки. Он был пьяным или полупьяным, стал подсаживаться поочереди к девушкам-пассажиркам, многие из которых были иностранками и быстро агрессивно бубнить:
  – Не шведка, да? Я не люблю иностранок. Сейчас достану нож и пырну тебя! – и шел дальше.
  «Надеюсь, что он не подойдет ко мне», – подумала Анна, но пьяный, как будто понял ее мысли, и сел рядом:
  – Не шведка, сейчас зарежу тебя! Понаехало вас в Швецию слишком много, – злобно обратился он к Анне.
  – Если не отойдешь от меня, то я позвоню в полицию, – вздрогнув, ответила ему Анна и достала мобильный телефон. Пьяный встал, продолжая что-то бубнить, и пошел дальше по вагону приставать к женщинам, проходя мимо мужчин.
    У Рогера они сели за стол ужинать и он как обычно открыл бутылку красного вина. После трех бокалов Рогер был немного «навеселе» и сказал Анне:
  – Эрик покупает двухэтажную виллу с большим садом вокруг в престижном районе около Стокгольма. Я ездил смотрел: очень удачное расположение на берегу озера, много зелени вокруг и воздух хороший. Мы все радуемся за него... А ты выглядишь злой и толстой, – добавил он вдруг, глядя в телевизор.
    Анна промолчала, нацепила на вилку кусок мяса и открыла рот, чтобы положить туда этот кусок, как вдруг услышала от своего "сербо" сварливое и недовольное: 
  – Ты ешь слишком много, пора на диету садиться, я не люблю толстых женщин, – и Рогер выпил еще один бокал вина.
    Нашей героине стало грустно, читатель, очень грустно. Вот и в отношениях с Рогером, который ей столько помогал раньше и поддерживал морально, наступает кризис или просто напросто приближается конец? Он старается теперь все время обидеть и унизить ее, хотя она всегда была доброй и внимательной по отношению к нему. Ведь это не ее вина, что его сын Эрик фактически "ограбил" своих родственников, забрав себе все отцовские миллионы. Как ей поступить, насколько хватит у нее терпения?..
    Они поужинали и Рогер сказал Анне тоном командира, нетерпящего возражений:
  – Мы одеваемся сейчас и идем гулять по Стокгольму... Что за лифчик на тебе одет, твои с:ки лежат на твоем большом пузе! – почти крича добавил он, дернув за брительку Аннин лифчик.
    Стараясь не сорваться в ответ, Анна опять промолчала. Она одела пиджак и почувствовала себя очень усталой; ее ноги слегка отекли после работы, поэтому она одела легкие туфли без каблука, собираясь выйти так на улицу, как вдруг Рогер заорал:
  – Ты что одела такие туфли?!
  – У меня ноги устали после работы на почте: пришлось стоять долго на сортировке и бегать собирать письма из машины, – попыталась объяснить Анна ему.
    Но Рогер не слушал ее, а продолжал:
  – Переодень сейчас же туфли, одень на каблуках, ты слышишь! Я не пойду с тобой на улицу, если ты не переобуешься! – громко и зло кричал он, покраснев в лице.
    Таким Анна впервые видела его за все время их зна­комства. «Вот и все, – вертелись у нее в голове мысли, – если он осмелился на меня кричать один раз, то осмелится и еще, а я не хочу таких отношений. Респект, уважение – это важно для меня и у меня есть гордость: я – человек, женщина и относись ко мне с уважением... Четыре года вместе ... – вот и эта страница моей жизни, видимо, должна закрыться навсегда».
  – Почему ты кричишь, как ты смеешь кричать на меня? Мне такие отношения не подходят – ты стал унижать и оскорблять меня в последнее время. Как-то ты сказал своим детям: «Наконец-то я встретил женщину, с которой я хочу прожить остаток моей жизни». Но видно, нам не суждено быть вместе и наши дороги расходятся в разные стороны, – грустно выговорила Анна, стараясь не расплакаться.
    Она вышла из квартиры Рогера, даже не забрав свои вещи. «Что ж, жизнь моя еще не закончилась, a жизнь моя продолжается. У меня много забот, у меня много дел и проблем, которые я должна решить. И предстоит еще много бороться: за Диану и ее будущее, за улучшение моего положения на почте и моего здоровья, которое от тяжелой работы стало намного хуже. И я не хочу встречаться с мужчиной, который не уважает меня, а оскорбляет, топчет своими ногами... Итак, еще одна страница закрывается, еще одна глава из моей жизни заканчивается. Что-то будет впереди?..»
    Да, читатель, такой вот женщиной была Анна: она могла терпеть и прощать многое, но не все. Ведь всему должен быть предел. А как ты считаешь?
    Через две недели Рогер первый позвонил ей, предложив встретиться, но Анна отказалась – она была гордой женщиной.

Copyright © 2011 - 2023 Mikaela Danielsson. All Rights Reserved